Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей

По эту сторону океана, в России, в 1920-е гг. сформировалась собственная оригинальная школа генетиков, руководил которой энтомолог Сергей Сергеевич Четвериков (1880–1959). В обстановке послереволюционной разрухи, бедности и неустроенности научного быта эти энтузиасты умудрились внести очень значительный вклад в генетику. Одна из их важных заслуг – изучение природных популяций плодовых мушек. То, что наблюдали Морган и его сотрудники в лаборатории, оказалось характерно для всех «диких» популяций дрозофилы. Как выразился Четвериков, они «…как губка, насыщены мутациями», являющимися (наряду с рекомбинацией родительских признаков при скрещивании и кроссинговером) источником дарвиновской неопределенной изменчивости в естественных условиях. О ее происхождении Дарвина допрашивали въедливые критики, а он в ответ мог только разводить руками. Молодая наука генетика избавила теорию Дарвина от многих затруднений, с которыми ни он, ни его сторонники в конце XIX в. были не в состоянии справиться.

В 1926 г. Четвериков выпустил небольшую, но очень важную статью, имевшую длинное ученое название – «О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения современной генетики»{140}. В ней он показал, что мутации создают тот запас изменчивости, с которым «работает» естественный отбор. Предложенный Дарвином эволюционный механизм оказывается судьей высшей инстанции, «решающим», какая из мутаций достойна перейти в следующее поколение и закрепиться в популяции, а какая будет безжалостно уничтожена. Вопреки де Фризу, сами по себе мутации не могут дать начало новому виду, они – не более чем «сырье» для естественного отбора, первый шаг эволюционного процесса.

Работы школы Четверикова были подхвачены в других странах – Германии, Англии, Соединенных Штатах. Уже к концу 1930-х гг. «затмение дарвинизма» рассеялось, как утренний туман к полудню. Пошатнувшийся авторитет великого ученого был не только восстановлен, но и вознесен на новую ступень. Ламаркисты и сальтационисты не исчезли начисто, но стали так редки, что годились разве что для Красной книги. Подавляющее большинство биологов стали сторонниками неодарвинизма – новейшей эволюционной теории, в которой идея естественного отбора соединилась с принципами генетики. Историки науки назвали это эволюционным синтезом, а сам неодарвинизм – синтетической теорией эволюции

(или, для краткости, СТЭ){141}. Вся вторая половина прошлого столетия прошла под знаком СТЭ, да и сейчас она, пожалуй, самая популярная эволюционная теория, хотя и не свободная от критики.

Несмотря на то что многие труды, заложившие фундамент СТЭ, были опубликованы на английском языке и в зарубежных странах, Сергея Сергеевича Четверикова справедливо считают одним из основоположников эволюционного синтеза. Но даже этот прозорливый ученый не мог бы добиться многого, не имей он за плечами научной школы, поколение предшественников и учителей, обративших его внимание на проблемы эволюции. Россия оказалась одной из стран, встретивших Дарвина и дарвинизм с распростертыми объятиями, а о том, как и почему это произошло, пойдет разговор в следующей главе.

Глава 4

Смех подпольного человека

Невозможность – значит каменная стена? Какая каменная стена? Ну, разумеется, законы природы, выводы естественных наук, математика. Уж как докажут тебе, например, что от обезьяны произошел, так уж и нечего морщиться, принимай как есть. ‹…› Попробуйте возразить.

Ф. ДОСТОЕВСКИЙ. ЗАПИСКИ ИЗ ПОДПОЛЬЯ

Что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть.

Д. ПИСАРЕВ. СХОЛАСТИКА XIX ВЕКА

Подпольный человек – самый таинственный персонаж книг Достоевского. Имя и фамилия его нам неизвестны, какого он роду-племени – тоже. Знаем мы только, что ему 40 лет от роду, обитает он в «дрянной скверной квартире» на окраине Питера и характер имеет жутчайший. Желчный, скептичный, язвительный неудачник, обиженный на весь мир и решительно ничем не довольный. Дважды два четыре ему не нравится, от обезьяны происходить категорически не желает, да и вообще, стервец он и эгоист! «Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а мне чтобы чай всегда пить».