Мертвый месяц

Даня скрывался в тени одной из яблонь. Он смотрел на нее и улыбался. Оля ощутила, как два огромных крыла раскрылись у нее за плечами. Хотелось лететь к нему в объятья, но она почему-то оттягивала это, наслаждаясь моментом. Вокруг Дани вспыхивали огни, образуя девятикратный круг. Оля пригляделась: фосфоресцировали грибы. Они были нежно-зеленого цвета с юбочкой на тонкой ножке.

В круг вела узкая тропка, шириной не более человеческого шага. Оля замешкалась: как пройти, чтобы не наступить на гриб? Не хотелось испортить такую красоту. Вокруг звучала музыка, кто-то невидимый перебирал струны, а Даня ждал, не сводя с Оли глаз. Тихо и печально звенели яблони, роняя на землю отравленные плоды, которые кровавыми каплями усеяли белоснежное поле.

Музыка звала и обещала, яблоки наполнили воздух ароматом, от которого текла слюна. А Даня томился в кругу из бледных поганок, не в силах покинуть его, будто удерживаемый невидимой оградой. Оля шла к нему, как глупые ребятишки на звуки дудочки Гамельнского крысолова. А Даня кривил уголки рта и жадно смотрел на нее – Оля откуда-то знала это, хотя его лицо было скрыто капюшоном.

Музыка взревела и наполнила собой все вокруг, яблоки сморщились и потемнели, Олины ноздри уловили запах гнили. Она дергалась возле круга, как марионетка, не решаясь вступить в него. Даня скинул капюшон, его глаза зажглись красным, Оля сделала шаг, не в состоянии противиться чужой воле. И тогда все стихло.

Интерлюдия третья. Вызывание духа

За несколько лет до описываемых событий.

– Пришли, – обронил Шева.

Он поставил фонарь возле неприметной могилы: ни ограды, ни памятника. Небольшой бугорок, почти слившийся с землей. Сувор огляделся: похоже, это старая часть кладбища: могилы заросли бурьяном, краска с оград облезла. Хотя он до этого не присматривался: может, здесь везде так – в этом тумане ни хрена не видно. Шева с умным видом обшарил окрестности. При этом вел себя странно: то встанет и начнет носом шевелить, как ищейка, – принюхивается. А то замрет и не шевелится, прислушивается к чему-то. Сувору стало неприятно: в Шеве проступило что-то нечеловеческое, животное. Какой-то изъян. Может, уронили его при рождении, а врачу показать забыли?

Наконец, Шева что-то решил для себя, достал ритуальный нож с черной рукояткой и принялся рисовать перевернутую пентаграмму – печать Бафомета. Он с силой взрезал землю ножом, стараясь, чтобы линии были четкими, а заброшенная могила оказалась в центре звезды. Все это время Шева что-то бубнил себе под нос. Сувор пытался вслушаться, но не смог – уши заложило. Начал моросить дождь, от этого туман по понемногу рассеивался. Сувор безмолвно выругался: сапоги надел, а накинуть что-то на себя не догадался. Наверняка в чулане или на чердаке завалялся старый ватник, который не жалко. Ладно, зато быстрее с обрядом закончат – никому не охота мокнуть.