Мерзость

Я неопределенно кивнул. За те несколько недель, что я провел в Индии, и за время морского путешествия с горлом у меня стало лучше, и я уже не квакал, как лягушка, а нормально говорил, хотя голос оставался еще хриплым, но в данном случае я просто не знал, что сказать. Фотографии словно хотели прожечь дыру в моей груди, и я чувствовал, что если этот толстый коротышка не заткнется и не перестанет пускать облака сигарного дыма в мою сторону, я брошусь на этого странного сукиного сына через широкий письменный стол, и пусть англо-американские отношения катятся ко всем чертям.

– Но это не ваша вина, не ваша вина, – произнес канцлер казначейства Черчилль. – Вы принесли?

– Вы имеете в виду фотографии и негативы от лорда Персиваля, сэр? – спросил я, вероятно, нарушив не менее пятидесяти заповедей шпиона.

– Да, да. – Он погасил сигару и скрестил на груди пухлые пальцы.

Я извлек из кармана конверт и положил на стол – настолько далеко, насколько это было возможно, не вставая со стула. К моему величайшему удивлению, Черчилль даже не взглянул на конверт – пухлые руки просто смахнули его со стола и сунули в красный портфель, стоящий у его ног.

– Хорошо, – сказал он.

Я воспринял это как разрешение уйти и встал.

– Сегодня пятница, – произнес Черчилль, продолжая сидеть. Он даже не поднялся, чтобы на прощание пожать мне руку. И я знал, какой сегодня день, черт возьми, – договаривался с его лизоблюдами о встрече именно на этот день.

– Думаю, нам нужно обсудить обстоятельства, касающиеся получения этих предметов, – сказал Черчилль. – Что у вас на завтра?

На завтра?

Что, черт возьми, это должно означать? Я никогда не чувствовал себя таким одиноким и ненужным, как в эти несколько дней в Лондоне, без Дикона и Жан-Клода. Эти англичане так странно разговаривают – загадками.

Вероятно, Черчилль заметил мой растерянный взгляд.

– Я имею в виду ужин.

– Нет, сэр. – Сердце у меня упало. Я совсем не хотел общаться с этим… просто человеком… которого винил в смерти своих лучших друзей, а также кузена моего друга.

– В таком случае будем планировать ваш приезд в Чартвелл на послеобеденное время, – сказал он, как будто я уже согласился. – Клемми в эти выходные отсутствует, но на ужин приедут несколько интересных гостей, и разумеется, дети тоже будут. Поужинаете, мистер Перри, переночуете, и мы подробно поговорим, когда нам никто не будет мешать. У нас принято одеваться к ужину, – продолжал канцлер казначейства. Я где-то читал, что ему около пятидесяти, но выглядел он гораздо моложе – коротышка с розовыми и пухлыми, как у ребенка, щеками и неуемной энергией. – Вы, случайно, не захватили в Лондон белый галстук-бабочку, фрак и все такое?

– Нет, сэр. – Мне уже до смерти надоело называть этого ничтожного Черчилля «сэром». – Только тот костюм, который на мне.

Черчилль глубокомысленно кивнул и нажал на кнопку какого-то устройства у себя на столе. В кабинете, как по волшебству, появился уже знакомый мне секретарь.

– Полковник Тейлор, – сказал Черчилль, – пожалуйста, проводите этого парня к моему портному на Сэвил-роу и закажите приличный вечерний костюм, а также летний и один или два осенних, а еще пижаму, несколько рубашек с галстуками… Все должно быть готово к завтрашнему полудню. И скажите ему, что счет будет оплачен Казначейством Его Величества.

Я не знал, что и подумать, не говоря уже о том, что сказать – хотя мне очень хотелось выпалить: «Не нужны мне белый галстук-бабочка, фрак и вся ваша благотворительность», – и поэтому просто кивнул Черчиллю, который закурил новую сигару и углубился в бумаги, даже не дожидаясь моего ухода.

– Подождите. – Я остановился и обернулся. – Еще кое-что.

Из противоположного конца комнаты на меня смотрело круглое лицо с ангельской улыбкой на губах. Черчилль ждал.

– Что такое Чартвелл и где это находится? – услышал я свой голос.

Глава 29

Чартвелл оказался загородным домом Черчилля неподалеку от Уэстерхэма в графстве Кент, приблизительно в двадцати пяти милях от Лондона. В полдень я зашел к портному, примерил одежду, которую тот признал годной, остался в одной из белых рубашек, которые он для меня выбрал, и только что сшитом костюме рыжевато-коричневого цвета – к нему портной подобрал скромный галстук в бордовых и зеленых тонах – и с помощью автомобиля, присланного министерством (я понятия не имел, что это за «министерство»), успел на поезд в 13:15. Другой лимузин с шофером встретил меня на станции Уэстерхэм и за несколько минут доставил в сам Чартвелл.

Я ожидал увидеть еще одно громадное поместье, как у леди Бромли, которое я посетил, или как у Ричарда Дэвиса Дикона, о котором я слышал и от которого он отказался после войны, однако Чартвелл больше напоминал уютный деревенский дом где-нибудь в Массачусетсе. Гораздо позже я узнал, что здесь – в обыкновенном кирпичном доме, который в XIX веке испортили пристройки и неудачная ландшафтная архитектура, – не жили несколько десятков поколений предков Черчилля. Дом был куплен сравнительно недавно и в той или иной степени перестроен нанятыми Черчиллем рабочими.

И самим Черчиллем.