Месма

Он очень надеялся, что Августа придет к нему на Новый год. Как было бы чудесно — посидеть с нею вдвоем за столом, пусть даже практически пустым… с каким волнением он вглядывался бы в ее чарующие темные глаза, любовался бы ее великолепными руками! Он предвкушал это непередаваемое ощущение счастья, которое испытывал всякий раз в ее присутствии. Это было незабываемо и чудесно. При этом Прохор боялся сделать ей такое предложение. И все-таки за несколько дней до конца декабря фотомастер решился. А случай представился, когда он случайно столкнулся с Августой на улице, когда она возвращалась откуда-то, направляясь в свой подвальный «дом».

— Здравствуйте, Августа… — смущенно пролепетал он.

- А… Прохор Михайлович! Добрый вечер! — ответила она весело.

Его всегда изумляла ее неиссякаемая приветливость. Она никогда не была ни мрачной, ни озлобленной…В отличие, например, от той же Пелагеи, которая всегда ходила с таким угрюмым видом, что от нее хотелось шарахаться. Это, впрочем, было понятно и естественно — трудно сохранять хорошее настроение, когда кругом царят голод, разруха и тягостное немое ожидание грядущей вражеской оккупации.

— Августа… Я хотел бы пригласить вас к себе на Новый год, — торопливо высказал свое заветное желание Прохор Михайлович. — Только, пожалуйста… не думайте, что я рассчитываю, что вы принесете что-нибудь вкусное. Нет, уверяю вас — нет… Мне было бы очень приятно встретить праздник вместе с вами… просто посмотреть на вас, послушать ваш голос… вы придете? Хоть на часок-другой?

— Прохор Михайлович! — проникновенно улыбнулась Августа. — Вы такой милый…

Я все прекрасно понимаю, разумеется, вы далеки от каких-то корыстных стремлений, и мне тоже приятно общение с вами! Однако не могу я принять ваше предложение, и причина весьма проста: у меня в новогоднюю ночь смена!

Я работаю…

— Ах, вот оно что… — упавшим голосом заметил Прохор Михайлович. — Понятно… смена… ну что ж — работа есть работа! Ничего не поделаешь… как говорится…

— Но вы не расстраивайтесь, Прохор Михайлович! — воскликнула Августа. — Пожалуйста… я вас очень прошу… хорошо?

— Хорошо… раз вы просите…

— В новом году мы опять увидимся! — улыбнулась ему чаровница. — Я к вам сама зайду еще.

- Правда? — Прохор Михайлович взглянул на нее с трогательной недоверчивостью.

- Я вам обещаю…

- Благодарю вас… И знаете что? Зовите меня просто — Прохор! Не надо по имени-отчеству, а то какой-то официоз получается.

— Ладно, Прохор… Я согласна. Давайте без официоза. Ну… до свидания?

— До свидания… Августа!

Они расстались, и Прохор Михайлович отправился по своим делам, совершенно счастливый, хотя и получил отказ в своей просьбе…

Новый год он встретил в одиночку, а впрочем, ему было не привыкать — так было всегда после трагедии с Иваном Яковлевичем. Но Августа сдержала слово: в первой декаде января она появилась у него… принесла расстегайчики. Прохор Михайлович отдал ей фотографии, в которые вложил всю свою душу. Августа на них вышла просто великолепно… Фотомастер с гордостью сделал ей этот подарок. Он пообещал ей фотографировать ее всегда, как только она пожелает, и естественно, совершенно бесплатно. Августа пришла в восторг и сердечно благодарила его…

Однако на этом его идиллии пришел конец. Следующий визит очаровательной соседки оказался для Прохора Михайловича поистине ужасающим…

* * * *

В конце января Прохору Михайловичу снова сильно нездоровилось. Весь месяц он кое-как перебивался с хлеба на оладьи из картофельных отходов, с лепешек из мелко нарезанных книжных переплетов на жидкий суп, заправленный горстью перловой крупы… После Нового года Августа зашла к нему один только раз, принеся с собой пару аппетитных котлет, которые он съел в тот же вечер, однако их эффекта хватило очень не надолго.

В очередной раз получилось так, что в конце месяца Прохор Михайлович едва волочил ноги. Большую часть суток ему приходилось проводить лежа на кровати.

Холодным январским вечером, когда за окном уже царила глухая тьма (уличное освещение было давно отключено), едва только он прилег после утомительной возни в фотолаборатории, где печатал фотоснимки для нескольких залетных клиентов, в подвальную дверь настойчиво постучали.

«Господи… — подумал он со смешанным чувством радости и досады (ему было всегда мучительно стыдно, когда Августа видела его в беспомощном состоянии), — это же Августа!..»

— Сейчас, сейчас! — крикнул он слабым голосом.

Кряхтя, он с трудом слез с постели и подтащив свое изнуренное голодом и болезнью тело к двери, отпер и распахнул ее. На лестнице стояла Августа.

— Можно? — спросила она.

— Можно, голубушка, можно… — он попытался улыбнуться, но вышла лишь какая-то жалкая гримаса. — Проходите… пожалуйста.

Августа переступила порог и вошла в съемочную комнату.