Месма

Остановилась и огляделась, словно искала, где присесть. Она была как всегда, ошеломляюще великолепна. Прохора Михайловича охватил страх при мысли о том, каким же старым, жалким и беспомощным, должно быть, смотрится он рядом с этой высокорослой, царственно-великолепной женщиной. В доме было холодно, и Августа была одета в теплую кофту, неизменную длинную юбку и головной платок, плотно укрывающий шею и грудь. Еще Прохор заметил, что она принесла с собою холщовый мешок, в котором лежало что-то округлое вроде крупной свеклы или небольшого кочана капусты.

— Прохор… — сказала она как бы нехотя. — Надо поговорить.

— Ну так ради Бога! Августа… — Прохор обрадовался как обычно ее появлению. Однако его несколько смутил ее суровый и хмурый вид, полное отсутствие улыбки на устах, какой-то доселе незнакомый ему холод в ее бездонно-темных глазах.

Он поспешил в комнату, подвинул к столу стул, предлагая его гостье, а сам неловко засуетился, пытаясь застелить постель.

Августа присела к столу; принесенный с собою мешок она положила на пол возле своих ног. Сама поставила локти на стол и, сплетя свои необычайно длинные пальцы, опустила на них подбородок, наблюдая за суетившимся фотомастером.

— Хватит мельтешить перед глазами, сядь наконец! — резко сказала она.

Прохор застыл на месте, как громом пораженный. Подобное обращение он слышал от нее впервые.

— Я… я только хотел вот застелить… — растерянно пролепетал он, повернувшись к ней всем корпусом. — Неудобно же как-то…

— Неудобно? — хищно улыбнулась Августа, и Прохору показалось, что она готова его укусить. — Сядь, я сказала! Сядь к столу, чтобы стало удобно… Нам надо поговорить …или ты не понял?

Прохор послушно присел и заглянул ей в глаза. Его постепенно охватывало смятение: видимо, случилось нечто страшное и непредвиденное. Она так резко перешла на «ты», и этому можно было лишь порадоваться, если бы не этот леденящий холод в ее прекрасных глазах…

— Августа… — почти прошептал он. — У вас что-то случилось?

— Помолчи, Прохор, — хмуро сказала она. — Сейчас слушай меня, а говорить будешь, когда я тебя спрошу.

Он покорно замолчал. Перечить ей у него не было ни сил, ни воли.

- Ты вот все переживал, что я тебя подкармливаю, а тебе нечем меня отблагодарить, — заговорила Августа, — все мучился, что я тебя от голодной смерти спасаю, ну и все такое. Настало время избавить тебя от этих ненужных переживаний…

— Говорите, Августа! — воодушевленно ответил Прохор. — Для вас я все, что угодно, сделаю… Только прикажите!

— Заткнись! — Августа хлопнула ладонью по столу так, что фотограф вздрогнул и замигал часто-часто. Ее глаза, казалось, метнули молнию…

— Так вот, Прохор… — продолжала она. — Ты, наверное, не раз спрашивал себя, откуда у меня берутся пирожочки да котлетки… Да много, ведь я и тебя угощать могу периодически! И вообще, почему я так роскошно выгляжу, правда? Красивая, сильная, крепкая — будто и нет вокруг меня ни войны, ни голода… ведь спрашивал себя, правда, Прохор?

— Да… спрашивал, — пролепетал Прохор Михайлович. — Но я и тебя спрашивал, Августа… ты сказала, что часть твоей зарплаты тебе дают продуктами… ведь так?

— Ты, правда, такой легковерный, Прохор? Я всего лишь сторож — кто же мне такие пайки-то выдавать будет? Спустись на землю: сытно сейчас живут только партийные чиновники, да верхушка вашей городской администрации, это у них хорошие пайки, они себя не ограничивают ни в чем. А мы простые смертные, выживаем как можем! Вот и я живу охотой… понимаешь, Прохор?

— Прости… не очень. Какой еще охотой? На кого?

— На людей… Все, что ты кушал, Прохор, с таким аппетитом, благодаря чему ты худо-бедно дожил до сегодняшнего дня, все эти пирожки, котлетки, расстегайчики — все это мы с Пелагеей сделали из человеческого мяса…

Воцарилось долгое напряженное молчание. Прохор Михайлович сидел перед ней как пришибленный: похоже, до него никак не доходил страшный смысл ее слов.

— Постой, Августа… что это значит? — пролепетал он. — Это что… метафора у тебя такая?..

— Метафора? — Августа едко усмехнулась. — Ну что ж… чтобы до тебя лучше дошло, я вот принесла с собой одну такую метафору…

Августа наклонилась, подхватила с полу принесенный с собой мешок, положила его себе на колени и вытащила оттуда тот самый округлый предмет, который Прохор принял сначала за свеклу или капусту…

Августа подняла его рукой, удерживая своими длинными пальцами сверху, как держат очень крупное яблоко. Прохор даже не сообразил сперва — что это за предмет перед ним. И только потом заметил, что на «яблоке» имеются глаза, прикрытые веками, маленький носик, ротик, искаженный мукой и чуть приоткрытый. Разглядел даже маленькие уши с обеих сторон головы, с которой из-под пальцев Августы свисали спутанные белесые волосы… Это было нечто вроде оторванной головы куклы… и только когда Августа выразительно повертела предметом перед его глазами туда-сюда, Прохор Михайлович понял, что Августа держит в руке маленькую человеческую голову! Голову ребенка…