Месма

— Что?.. — опешил хозяин. — С какой это стати? Вы табличку на двери видите — сегодня у нас выходной! Так что, гражданочка, будьте любезны приходить в урочное время! Всего хорошего…

Он хотел захлопнуть дверь перед носом незнакомки, но она просунула в приоткрытый проём ногу, обутую в мужской кирзовый сапог, и сама всем корпусом подалась вперед. При этом не произнесла ни слова.

Прохор Михайлович прямо-таки остолбенел от такой вопиющей наглости.

- Да что ж это такое… — он поднял на женщину возмущённый взгляд. Его глаза встретились в упор с ее глазами — глубокими и тёмными, глазами, которые словно втягивали, вбирали его в себя, раскрывая перед ним настоящую бездну…

— Господи… — еле слышно прошептал он. — Августа?..

— Узнал все-таки? — отозвалась нежданная гостья. — И то хорошо. В дом-то пустишь, или как?

Прохор Михайлович невольно отшатнулся назад. Августа вошла в приоткрывшуюся дверь и остановилась посреди прихожей. Фотограф обошел ее и плотно закрыл дверь, которую тотчас задвинул на засов.

— Боже мой… Августа… — в полной растерянности покачал он головой. — Как ты…Августа…

— Ну что, голубчик, не чаял меня вновь увидеть? — женщина усмехнулась, скривив бледные губы. — Вижу, не чаял… Вот проведать тебя решила, как ты тут… без меня.

Прохор Михайлович смотрел на нее снизу вверх (она всегда превосходила его ростом!), как на сошедшую с небес богиню или святую. Наконец фотомастер обрел вновь дар речи.

— Да что же это я стою, как истукан каменный! — всплеснул он руками.

Шок у него уже прошел, и теперь в груди словно вспыхнул огонь, и он не мог бы сказать, какие эмоции преобладают в этом огне — безбрежная радость, безудержный восторг или всепроникающий… страх! Да, его радость от встречи с нею поистине не знала границ, но при этом ему стало страшно, и страх этот сковывал его члены, сжимал ему сердце, спутывал мысли…

— Позволь, я пальтишко-то с тебя сниму! — воскликнул Прохор, протягивая руки к застегнутым на груди ее пуговицам видавшего виды пальто. Августа не противилась: она молча ждала, пока Прохор Михайлович трясущимися руками расстёгивал ей пальто, молча наблюдала, как он неуклюже вешал ее одежду на вешалку; с тонкой улыбкой смотрела, как он, павши перед нею на колени, начал суетливо стаскивать с ее ног тяжелые, стоптанные сапоги…

Прохор чуть ли не с ненавистью отбросил сапоги один за другим в сторону: как может его богиня таскать на ногах такую обувь? Затем начал быстро разматывать на ее ногах портянки. Подниматься с колен не спешил… Он боялся встретиться глазами с ее жгучим всепроникающим взглядом.

— А что это руки-то у тебя трясутся, Прохор? — донёсся до него сверху ее по-прежнему мелодичный голос. — Никак боишься меня? Да неужто я такой страшной стала?

Прохор Михайлович замер, держа в пальцах теплую портянку, разматываемую с ее ноги. Не вставая с колен, он невольно втянул голову в плечи.

— А я всегда тебя боялся… Августа, — тихо сказал он и продолжил разматывать тряпку. — Всегда, с первой же нашей встречи… и теперь боюсь.

— Но раньше так просто боялся, от ущербности своей, — сказала Августа с усмешкой, взирая с высоты своего роста на согбенного у ее ног Прохора. — А вот теперь-то есть, отчего бояться, правда? Вину свою чуешь, Прохор… Сколько лет мы с тобою не виделись? Почитай, шестнадцать лет! Аж семнадцатый год пошёл… И все эти годы ты виной своею маялся. Так ведь, Прохор?

— Так… — тихо ответил Прохор Михайлович упавшим голосом.

— Может, прощения попросить хочешь?

В прихожей повисла напряженная тишина. Прохор Михайлович ощутил испарину на своем лбу, а ладони сразу сделались потными.

«Она убьет меня…» — подумал он с полной обречённостью.

— А что проку просить тебя? — сказал он чуть слышно. — Если ты вернулась затем, чтобы убить меня — так убей… Как решишь, Августа, так и будет. Скажу тебе только одно: все эти шестнадцать лет я ждал тебя. Дня не проходило, чтобы я не думал о тебе, не вспоминал тебя! Но сделал я это тогда, в сорок третьем, потому что больше не мог так жить, Августа… И я тебя честно предупреж дал об этом. Но ты не хотела слушать. А теперь: если можешь простить — прости, если нет, так убивай! Я и к этому давно приготовился…

Августа продолжала смотреть на него сверху вниз с задумчивой полуулыбкой, как будто размышляла: убить или не убить? Прохор ждал, стоя на коленях и склонив голову… весь вид его свидетельствовал о том, что он полностью поручал свою жизнь воле своей богини…

— Ну вот разул ты меня, Прохор! — сказала вдруг Августа с веселой укоризной. — А дальше что? Тапочки у тебя хоть есть? Или мне босиком у тебя тут ходить?

Прохор Михайлович мгновенно вскинулся, распрямив согбенную спину.

— Нет! — вскричал он взволнованно. — Нет, конечно: как же можно — босиком! Сентябрь на дворе, полы в доме холодные… Но тапочек у меня больше нет, так я тебе носки дам, Августа! Вязаные, шерстяные… Это лучше, чем тапочки!

— Ну ладно, Прохор. Давай свои носки… — снисходительно улыбнулась гостья.