Мессалина

Мессалина снова поднялась.

— Сидеть! — побагровев, прорычал Клавдий и поднялся из-за стола, встав вровень с Сапожком.

— Виват семье Цезарей! Виват Клавдию и Гаю Германику! — закричал сидевший неподалёку Макрон. Он тотчас понял, из-за чего возник спор, и теперь пытался спасти внука Ливии.

— Виват! Виват! — грянули гости, подняв чаши.

Сапожок бросил на Макрона ненавидящий взгляд, и змеиная улыбка скользнула по его мокрому рту.

— Виват, виват! — визгливо отозвался он, схватил чашу Клавдия и залпом опустошил её.

Гости снова заняли свои места, Мессалина же продолжала стоять.

— Сядь, — уже мягче сказал ей Клавдий, и она послушалась мужа.

— Ну что ж, пока погуляйте на воле, мои свадебные барашки! — зло процедил Сапожок и удалился со свадебного пира.

— Зря ты с ним так, ни одна из невест в Риме ещё не осмелилась противоречить ему. И со мной бы ничего не случилось, подумаешь... — Она уже хотела сказать, что всей мороки вышло бы на полчаса, не говоря уже об удовольствии, которое Мессалина всегда при этом испытывала, но вовремя себя остановила: ни к чему пока сердить супруга, который неожиданно для неё оказался столь ревнив, что она не на шутку испугалась. Вот уж новость.

— Пока я с тобой, никто не посмеет тебя обидеть! — твёрдо сказал Клавдий.

Эта сцена прошла незамеченной для многих. Вино лилось рекой, и захмелевшие гости почти не обращали внимания на жениха с невестой. Лишь Макрон почувствовал, как холодок пробежал у него по спине. Он сам не понимал, кто его дёрнул за язык и чего ради он взялся спасать этого рыхляка из рода Цезарей. Да, ему понравилась его смелость, отвага, понравилось и то, как августейшего охальника впервые отхлестали по мокрым губам и тому ничего не оставалось, как убраться восвояси. Но вот встревать в родственную свару, да ещё против самодержца, Макрону бы не следовало. Его отношения с Сапожком так и оставались прохладными. Калигула, казалось, забыл о смерти Юлии — она покончила с собой, проведя четыре часа в душных объятиях префекта — и о тех гневных словах, которые бросил в лицо префекту, обвинив его в её смерти; утешился, правда, Сапожок быстро — в объятиях своей старшей сестры Агриппины, но взгляды, что он бросал в сторону Макрона, ничего хорошего не сулили. Никто из приближённых к императорской семье не ожидал, что Клавдий проявит недюжинную твёрдость и откажет августейшему племяннику, чьего безумного нрава боялись ныне многие в империи. Даже сенаторы робели, не смея оспаривать диктат молодого властителя, который недавно, выступая в сенате, предложил возвести в звание консула своего жеребца по кличке Быстроногий.

— Считаю, что он бы справился со своими обязанностями ничуть не хуже тех, кто исполнял эту должность до него, — серьёзным тоном заявил он, и шестьсот патрициев несколько мгновений не могли проронить ни слова, потрясённые этим заявлением.

Ещё века не прошло, когда в сенате республиканцы убили Цезаря за то, что он возжелал стать самодержцем и надеть лавровый венец, однако Август с Тиберием сумели быстро вытравить из своих сограждан дух вольности, и Калигула мог уже безумствовать, не боясь, что его освищут или заколют кинжалами. Право первой ночи с невестой на любой свадьбе Сапожок хоть и установил негласно, но пользовался им, не считаясь ни с чьими привилегиями, объявив, что все равны перед императором и обязаны подчиняться любым его прихотям.