Месть – блюдо горячее

– Алексей Николаевич, Сергей Манолович! Я сглазил. Помните, на ваш вопрос насчет разбоев? Ответил, что мы их повывели. Ах, черт! С тысяча девятьсот шестого года, с лихолетья такого не было. И вот вернулось. Надо их отыскать. Весь город переполошен. От нас ждут открытия злодеев. Я велел арестовать всю прислугу, что была в доме, а также приказчиков и дворников. Бандиты откуда-то знали расположение комнат и что черный ход не запирается. Кто-то был подводчиком, очевидно.

– В момент налета вся прислуга была в доме? – спросил Лыков.

– Одна из двух горничных отпросилась в баню.

– Первая на подозрении!

– Мы тоже так думаем. Но и других потрясем. Однако какова наглость! Дом полон народу, а они лезут! Старшего дворника заперли снаружи в собственной комнате, перерезали телефонные провода и звонки, выставили к парадному наблюдателя. У них были револьверы, но, слава богу, бандиты не пустили их в ход.

– Следов никаких?

Полицмейстер взлохматил себе волосы, и без того стоящие дыбом:

– На лестнице черного хода лежала дамская черная полумаска. С кружавчиками! Больше ничего.

– Приметы?

– Главарь высокого росту и злой. Бил Худобина от души. Всего участвовали четверо. Свидетели помнят лишь, что трое, кто ворвался в дом, были молодые и, как они говорят, проворные. Одеты в осенние черные тужурки. Тот, что на улице, имел на голове котелок.

Алексей Николаевич прошелся по комнатам, Азвестопуло шагал следом наподобие адъютанта. Кругом натоптано грязными сапогами, лежат осколки стекол, пятна крови на паркете. Расположение комнат показалось сыщику знакомым. Где он видел подобное?

Статский советник полез в карман и извлек каракули, которые он захватил в притоне во время ареста Гервасия Самодурова. Присмотрелся и тут же отправился искать полицмейстера. Тот сидел возле Худобина и успокаивал его.

– Николай Павлович! Можно вас на два слова?

Они отошли к окну, и питерец показал саратовцу план.

– Узнаете?

– Что это?

– Примитивный рисунок расположения комнат. Полностью совпадает с квартирой Худобина.

– Где вы его нашли? – удивился Дьяконов. – На полу валялся? Мы же все обыскали.

– Нет. Он лежал за божницей в притоне, где арестовали подельника Сапрыги, Гервасия Самодурова. Полмесяца назад. Припоминаете?

– Ах он, сарданапал! Вот, значит, кто был тот высокий, что лупил купца свинчатками по голове! Сапрыга-Князев!

– Похоже на то.

– Всех на уши поставлю! – заревел полицмейстер так, что окружающие вздрогнули.

– Да мы ловим эту тварь уже месяц. И ума-то невеликого, а никак не ухватимся, – в сердцах сказал Лыков. В Петербурге давно уже сидел новый начальник; еще день-два, и он потребует к себе сыщика для доклада.

В квартире Худобина не прекращалась бессмысленная толкотня, и Алексей Николаевич пошел в свои номера. Азвестопуло он велел остаться: вдруг откроются какие-нибудь новые обстоятельства преступления?

Дубровин развил бурную деятельность и арестовал всех известных полиции грабителей, которые были на свободе. Но дознание опять шло на холостом ходу. Прислуга, приказчики, дворники поголовно доказывали свою невиновность. А у возможных грабителей оказалось инобытие[94]. Из столицы телеграфировал вице-директор Департамента полиции Васильев и поинтересовался, когда статский советник с помощником вернутся на берега Невы – для них есть занятие.

Два дня прошли ни шатко ни валко. Лыков сидел в номере и в который раз перебирал версии. Вдруг в дверь постучали. Он открыл – на пороге стоял незнакомый мужчина в переходном[95] пальто.

– Здравствуйте, Алексей Николаевич.

Сыщик сообразил мгновенно и распахнул дверь:

– Здравствуйте, Николай Никитич. Проходите.

Азар-Храпов сел спиной к окну и стал внимательно рассматривать хозяина. Тот ответил тем же, потом сказал:

– Нам давно пора объясниться.

– Согласен, – вздохнул гость. – Вот послал мне вас черт, не иначе! Здешние сыщики должны были съесть мою уловку, списать в покойники и перестать искать. А вы не съели. Я слышал о вас и понял, что вы не успокоитесь, все равно меня найдете. Вот, пришел с просьбой.

– С какой? Чтобы я вас не искал, а уезжал домой?

– Да! – воскликнул ходатай по частным делам. – Да, именно в этом моя просьба. Вы госпожу Болмосову видели? Видели. Цену ей поняли. И почему не наказать такую стерву?

– Потому, что это ее билет.

– Как будто без него она помрет с голоду! Покойный супруг оставил ей приличное состояние. Детей-внуков нет, тратиться не на кого. Кроме как на себя. А она старуха, наряды поздно менять, проживет и так.

Бывший околоточный выдохся и смотрел на питерца с надеждой. Тот молчал, и Азар продолжил:

– Как она себя вела! По-хамски, да она так со всеми обращается. Еле-еле сторговался с ней на ста пятидесяти рублях. Так я уже своих потратил семьдесят, пока искал этот несчастный билет. Что же получается? Ей вернется пятьдесят тысяч, а я останусь с копейками? Человек, который сделал невозможное. То, что оказалось не под силу целому сыскному отделению. Разве это справедливо?

На этих словах Алексей Николаевич принял окончательное решение и сказал примирительно: