Месть княгини Софьи

Москва попыталась сопротивляться – потеряв Муром, Василий Васильевич смог отбить обратно Рязань. Посланное им войско под рукой князя Оболенского в жестокой битве перебило всех вышедших на битву с русскими татар, включая их воеводу, царевича Мустафу.

Знамо – ордынцам еще никогда не удавалось победить русских кованых полков в открытом чистом поле!

После сего успеха Великий князь тоже решил получить свою долю ратной славы – и новым летом сам повел московские полки к осажденному ордынцами Суздалю!

7 июля 1445 года. Суздальская дорога возле Спасо-Евфимьева монастыря

Татарские сотни встретили головные русские полки еще на дальних подступах к Суздалю. Ордынцы, сменяя друг друга, раз за разом подлетали на удаление в двести-триста шагов, торопливо пускали стрелы и тут же шарахались обратно. Обширная равнина из полей и лугов, раскинувшаяся здесь от горизонта до горизонта, позволяла легким быстроногим степнякам заходить то с одной, то с другой стороны, тревожа не только передовые отряды, но и сотни Большого полка, портя настроение сразу всем боярам.

Разумеется, падающие на излете стрелы не могли причинить вреда одетым в броню ратникам – но каждый час полки теряли ранеными десятки лошадей, что ничуть не добавляло войскам бодрости.

Разумеется, по уложившимся правилам каждый воин уходил в поход о двуконь, а то и триконь – однако заводные лошади тянулись в обозе, далеко позади, и до привала заменить подбитых лошадей на свежих было невозможно. Случись стычка до ночлега – раненый скакун станет в бою плохим помощником.

Разумеется, бояре отвечали ворогу из луков‑рогачей, выбивая из вражеской конницы не только лошадей, но и всадников, однако татары не унимались. И по ощущениям, их становилось только больше.

– Зря стараются. – Князь Серпуховской ехал рядом с государем стремя к стремени под темно-красным знаменем с ликом Спаса Нерукотворного. – Стрелами русские полки не остановить. Не первый век со степью воюем. Да, многих лошадей потеряем, без сего не обойтись. Но до Суздаля дойдем и Улу-Мухаммеда оттуда погоним. Орде супротив русской рати еще никогда в жизни выстоять не удавалось!

– Хватит ли сил, Василий Ярославович? – хмуро спросил Великий князь, одетый в позолоченный бахтерец с украшенными арабской вязью пластинами, перемежающимися с пластинами, на которых красовались полный титул и имя Великого князя, сделанные глаголицей. – У хана, сказывают, людей куда как более получается.

Тревога Великого князя была понятна. Ведь в его ополчение не явился Дмитрий Шемяка с полками, – ибо пребывал в обиде после пребывания в порубе, не пришло заволочское ополчение, отрезанное от Москвы широко раздавшейся в своих границах Ордой, не пришли полки нижегородско-суздальские, ибо земли сии либо уже находились под властью Орды, либо ею осаждались. Не пришли муромцы и рязанцы, не пришли новгородцы с Волхова, а многие иные земли отделались от призыва к ополчению лишь малыми ратями. И некогда бесчисленная московская армия усохла до размеров всего лишь в три тысячи копий.

– Ничто, государь, – мотнул головой первый воевода. – В сече один воин в броне четырех бездоспешных стоит. Степняка в халатике любая стрела, любой укол насквозь протыкает, легкое сабельное касание пополам рубит. Ратника же русского, чтобы сразить, стрелы и сабельки мало. Надобно в упор, да еще и с изрядной силой удар нанести. Иначе токмо кольчугу оцарапаешь.

Одетые в юшманы, бахтерцы и колонтари бояре, мерно покачиваясь в седлах, двигались вперед. Они скакали справа, слева, скакали перед государем и, словно бы подтверждая слова князя Серпуховского, обращали на изредка долетающие стрелы не больше внимания, нежели на самый обычный осенний дождь. Островерхие шеломы и ерихонки, сверкающие кольцами бармицы на плечах, щиты на крупах коней, рогатины – поставленные ратовищем на стремя и нацеленные остриями в синее небо, усеянное ватными хлопьями облаков. Таких воинов выпущенными издалека легкими стрелами не остановить…

– Каковы полки у ордынского хана, известно? – спросил у первого воеводы государь.

– Сказывают, ордынцы общим числом тысяч пятнадцать насчитывают, – ответил Василий Ярославович. – Однако же они ныне по всему левобережью раскиданы. Часть в Новгороде осталась, часть под Костромой, часть у Владимира и Рязани. Под Суздалем татар тысячи четыре, не более. Управимся с легкостью.

Над полями и лугами, над пыльной дорогой потянулся протяжный и заунывный колокольный звон. И было совершенно непонятно – то ли Спасо-Евфимьевская обитель приветствует наконец-то пришедшие из столицы отряды, то ли оплакивает тяжкую судьбу русской земли, в самом сердце которой вольготно хозяйничают ордынские чужаки.

Татар же становилось все больше и больше. Они проносились вдоль идущих ратей, тренькая тетивами луков, теряя скакунов и всадников, улетали вдаль, чтобы спустя некоторое время вернуться и опять осыпать путников ливнем стрел.