Месть княгини Софьи

Прошло еще несколько часов, и уже в поздних сумерках распахнулись ворота Спасо-Евфимьева монастыря. На опустевшее поле брани выехали две скромные крестьянские телеги. Монахи, постоянно крестясь, собрали отважных защитников земли русской, не пожалевших живота своего в кровавой смертной битве.

Но когда одно из тел стали затаскивать на возок, внезапно послышался болезненный протяжный стон.

– Никак, живой? – изумились иноки. – Надобно его поверх прочих положить, дабы не задавили. В обители образом Спаса Нерукотворного рану накроем. Бог даст, оклемается.

* * *

Монахи оказались правы. Милостью господа князь Серпуховской, Василий Ярославович, спустя три дня открыл глаза и покушал. Спустя еще два дня он начал говорить, а через две недели смог подняться на ноги. В середине августа за хозяином приехали оружные холопы, числом в три десятка человек. Они одарили обитель пятью рублями вклада от имени князя, пообещали монастырю двухпудовый колокол от имени Великой княгини, после чего увезли раненого воеводу домой для полного исцеления.

7 июля 1445 года. Суздаль, военный лагерь Улу-Мухаммеда

Хан поволжской Орды чем-то напомнил Василию дядюшку Юрия Дмитриевича: ухоженная окладистая бородка в три ладони длиной – каштановая, из мелких кудряшек; морщинистое светлое лицо, крупный нос, большие голубые глаза под густыми бровями. Правитель сидел перед парусиновым шатром в обитом бархатом складном походном кресле, накинув на плечи крытый шелком халат с собольей опушкой. Под халатом были видны шелковая же рубаха и атласные штаны.

– Великий князь московский Василий Васильевич к тебе с визитом, досточтимый хан! – громко объявил воин, швырнув связанного пленника к ногам господина, и все стоящие окрест ордынцы громко расхохотались над удачной шуткой.

– Давно хотел свидеться, Василий Васильевич, – зевнул с высоты своего кресла хан Улу-Мухаммед. – А ты все не едешь и не едешь. Подарков не везешь, милостей не просишь. Невежливо.

Василий, лежа на боку, уткнувшись носом в колючую кошму, промолчал.

– Но сегодня, Великий князь, ты, прямо скажем, навестил нас на диво удачно… – и Улу-Мухаммед кивнул стоящему слева от кресла весьма знатному, судя по роскошным доспехам с воронеными пластинами, эмиру с бритым лицом: – Фетох-бек, сделай милость. Сволоки сего несчастного к воротам Суздаля, покажи горожанам и скажи, что мы взяли Москву, что Великий князь у нас в плену, и вели им открыть ворота. Станут упрямиться, пообещай отрубить ему голову прямо у них на глазах.

– Да, всемилостивый господин, – поклонился бек, взял московского государя за шиворот и потащил к городу.

Вернулся он уже один и весьма хмурый.

– Суздальцы отказались сдаваться, мудрейший из ханов, – мрачно ответил Фетох-бек. – Они сказывают, что сражаются не за Москву, а за свою свободу. И мне показалось, они зело обрадовались, когда я пообещал отрубить Василию голову.

– Тогда где он?

– Прости, великодушный и прозорливый, но таскать московского князя за собой очень тяжело. Я велел отогнать его к остальным пленникам.

– Государь большой державы, мой храбрый воин, это удачная добыча, – наставительно проговорил ордынский хан. – Если за города обычно платят выкуп по пять тысяч рублей, то за Великого князя можно истребовать все пятьдесят. У русских много золота. Мно-ого… Но даже они не раскошелятся ради дохлой тушки.

– Я велю отделить Великого князя, развязать ему ноги, кормить со своего стола и перевозить в телеге с дорожными припасами, – сделал вывод ордынский царедворец.

– Ты всегда был умным советником, Фетох-бек, – улыбнулся Улу-Мухаммед.

– И потому я должен честно сказать тебе, о премудрый, пусть даже рискуя обрушить твой гнев на мою несчастною голову, что твоя непобедимая бесчисленная конница…

– Да знаю, знаю, советник! – поморщился правитель Орды. – Моя конница сожрала всю траву на три дня пути окрест, сожрала все зерно из деревенских амбаров, всю репу и брюкву из погребов, все сено из стогов, все яблоки, посевы и даже молодые ветки на деревьях, и если мы не отступим сегодня, то завтра скакуны начнут дохнуть с голоду. Ступай к воротам и скажи суздальцам, что я снисхожу к их мольбе. Пусть присылают в Нижний Новгород переговорщиков. Если сей город принесет мне клятву верности, то взамен я согласен даровать их жителям свободу… Уж не знаю, что именно они здесь называют этим забавным словом?

– Обычно о свободе сказывают, когда желают сохранить собственный суд и скидку от податей, – высказал свое мнение ханский советник.

– От посольства узнаем, – не стал вдаваться в подробности ордынский хан и махнул рукой: – Вели отступать. В конце концов, мы уходим не с позором. Нам есть что показать новгородцам по возвращении домой.

* * *