Месть под парусами

– Если возникнут еще какие-то вопросы, позвоните, – и Елена протянула мне свою визитку, по голубому полю которой аккуратной вязью вилась надпись: «Компания „Дельфин“».

– Или если вдруг решу отметить какой-нибудь праздник, – закончила я за нее, улыбаясь и пряча визитку среди блокнотных листов.

Мы пожали руки, вполне довольные друг другом, и я почти сбежала вниз по трапу, желая поскорее поделиться с Вадимом Романовичем новой информацией. Чем, собственно, я и занялась, стоило внедорожнику двинуться в сторону Тарасова.

Хотя я особо и не акцентировала на этом внимание, Белых тоже зацепился за фразу о том, что постоянный официант не смог выйти из-за травмы, а взамен его на трагически окончившемся банкете работал фактически посторонний человек.

– Я хочу поговорить с ними обоими, – поделилась я планами.

Вадим Романович согласно покивал и уточнил:

– Завтра?

– Завтра Данила будет здесь. Он будет занят, не до разговоров, пусть даже серьезных. А вот после его возвращения я просто горю желанием с ним увидеться.

– Думаете, нащупали ниточку? – с интересом покосился на меня Белых, тут же возвращаясь взглядом к стелющейся под колеса автомобиля дороге.

– Где-то же должна быть нужная нам ниточка, – вздохнула я в ответ. – А то таскаем-таскаем эти обрывки нитей, а в клубок они не связываются.

Вадим Романович угукнул и полностью сосредоточился на дороге, не задавая больше никаких вопросов. Я же уставилась в окно и не мешала ему молчать.

Когда мы уже подъезжали к Тарасову, небо понемногу начинало темнеть. Из приоткрытого окна повеяло прохладой. Легкий ветерок доносил типично летние запахи лежалой листвы, воды, когда мы приблизились к мосту, и еще чего-то такого, от чего даже немного защекотало под ребрами, как бывает при приступах ностальгии.

Вадим Романович внимательно смотрел на едущую впереди машину. Я было решила, что он со свойственной ему ответственностью старается соблюдать дистанцию, как вдруг он насмешливо фыркнул.

– Что? – Я тут же обернулась к нему, успев основательно заскучать, пялясь на однотипный пейзаж.

– Наклейка забавная, – он кивнул на ту самую машину, вернее, на красный треугольник, на котором два черных силуэта предавались недвусмысленным утехам.

– В первый раз такую видите? – поддела я.

– Нет, и прежде доводилось, – спокойно пожал плечами мужчина. – Просто никак не привыкну, что люди на полном серьезе могут захотеть прицепить себе такую наклейку на стекло.

– Отчего же? – я развеселилась. – Красный треугольник – знак предупреждающий, поэтому все, кто рядом, могут догадаться о предпочтениях водителя.

Я все это выдала и внезапно смутилась. Почему-то было неловко шутить на подобные темы именно с Вадимом Романовичем. Тот, впрочем, моих сомнений не разделял. Наоборот, чуть подрагивая уголками губ от сдерживаемого смеха, рассказал:

– Слыхал я как-то историю об одном человеке, который тоже любил развлекаться подобным образом прямо в машине, прямо за рулем. Одна из поездок оказалась последней. Поговаривали, что этот человек, если не вдаваться в излишне интимные подробности, развлекался со своей подругой во время движения. Человек, по-видимому, был не из рабоче-крестьянского класса, потому что в салон по оказанию ритуальных услуг пришли несколько внушительных ребят с бритыми затылками, вкратце рассказали историю мастеру по гравировке и попросили написать что-нибудь душевное, что, значит, объясняло бы ситуацию. Когда дело было сделано, бритоголовые ребята восхитились настолько, что накинули сверх оговоренной стоимости.

– А что он выгравировал, знаете? – живо заинтересовалась я.

После короткой паузы Белых серьезно выдал:

– «Ему было хорошо».

Я не удержалась от смеха, а Белых, на мгновение оторвав взгляд от дороги, посмотрел на меня с очень довольным выражением лица:

– Что, не напугал солдатским юмором?

– Ваша шутка была не настолько скабрезной, чтобы я рухнула в обморок, как трепетная дева! – слегка вызывающе подвигала я бровями.

– Ну надо же, а я так старался! – преувеличенно запечалился Вадим Романович.

– Любите солдатский юмор?

– Я ведь почти потомственный военный, мне по статусу положено, – важно ответил Белых, а я, уже не обращая внимания на его несерьезный тон, уточнила:

– Почему «почти»?

– Потому что я отдал предпочтение армии, в то время как мои отец и дед были вертухаями, – и уточнил, видимо, на всякий случай: – То есть надзирателями в тюрьме.

– А вы решили прервать семейную традицию?

– Верно, – согласился Вадим Романович. – На самом деле ничего хорошего в этой традиции нет. Деда я, правда, почти не помню, он погиб на службе, когда несколько зэков пытались бежать и оборонялись до последнего. Отец жив до сих пор, хоть уже давно на пенсии. Но за все время его службы ни разу, слышите, Татьяна, ни одного-единственного раза он не возвращался с работы трезвым. Говорил, что без алкоголя там находиться невозможно. А мама из-за этой «традиции» лишилась семьи.

– Как это? – спросила я и лишь потом спохватилась, насколько бестактно это прозвучало.

Но Белых, казалось, не обратил на это внимания: