Местное время – любовь

Он ничего не возьмет с собой. Нельзя унести эти стены, этот только ему слышный тонкий аромат духов его жены. Он даже не будет брать свой любимый фотографический альбом, который с такой нежностью оформила Вильгельмина. Он просто посмотрит его еще раз, в распоряжении Клауса был целый час.

Первый раз он увидел этот альбом уже после смерти жены. И вот он смотрел его на протяжении трех лет каждый день и каждый день пил после этого сердечные капли. А не смотреть не мог.

Все фотографии были подписаны красивым и четким почерком Вильгельмины. «Таким я увидела мужа первый раз», «Этот букет он подарил мне на нашем первом свидании», «Кукла, которую Клаус привез Хильде из Мюнхена в подарок», Клаус и Юрген, не правда ли, одно лицо?»

Доктор Вагнер рассматривал фотографии, с любовью сделанные и подписанные его женой. Он не мог подумать, что Вильгельмине придет в голову фотографировать тот самый букет. Но ведь цветы же он ей дарил? Да, но только не очень часто. А что еще он делал нечасто? Клаус гладил непослушными пальцами лицо жены на пожелтевших фотографиях, обведенных в рамки разноцветными карандашами. Вильгельмина не была хрупкой женщиной. Высокая, с крупными чертами лица, голубыми глазами и светлыми вьющимися волосами. Немножко крупноват нос и при этом маленький ротик, и задорная ямочка на подбородке. Сколько бы он отдал сейчас, чтобы дотронуться до этой ямочки, посмотреть в светлые глаза.

Нет, он не возьмет и этот альбом тоже. Пусть воспоминания просто останутся в его памяти. Он не станет разрушать свое родовое гнездо. Пусть все остается, как при их совместной жизни. Все фотографии он помнил наизусть.

Вот он из-за спины достает руку и протягивает невесте веселый букет тюльпанов, а вот он вытаскивает из чемодана смешного клоуна, и маленькая Хильда бросается отцу на шею, крепко обнимая его худющими ручонками. А вот они поехали в Мюнхен и в последний момент решили взять с собой Юргена. Как же счастлива была Вильгельмина и всю дорогу доказывала, как сын похож на папу! А он ведь видел в мальчишке только материнские черты. Вся их совместная и, как он свято верил, счастливая жизнь вдруг пронеслась перед ним. Нет, все было хорошо, все правильно.

Ровно в два часа дня Рита своим ключом открыла дверь. Доктор Вагнер все так же сидел в кресле, у его ног лежал раскрытый альбом с семейными фотографиями.

Перламутровый период

– Она звонит мне постоянно…

– Как постоянно?

– Практически каждый день.

– А хочет-то чего?

– Каждый раз договаривается, когда придет ко мне в гости.

– Какой кошмар. А Вернер что?

– По-моему, он уже просто устал. Видимо, раньше он отвечал на все ее вопросы, терпеливо выслушивал, уговаривал. А сейчас готов оплачивать эти дорогущие международные переговоры, лишь бы Виктория от него отстала. Ну сколько можно ей объяснять, что она живет в Германии, а я, ее подруга, в России, и что мама Вики давно умерла! Ему нужен какой-то передых, вот он мой телефон наберет, а сам отдыхает. А я по полчаса ее уговариваю.

Мы неторопливо пьем кофе, пытаемся обсуждать что-то другое, но Вика не выходит из головы. Ведь так у нее все было замечательно. И на тебе – эта ужасная авария! Главное, миг какой-то, доля секунды. И вот, пожалуйста, из молодой красивой женщины она превратилась в малого ребенка. Ничего не помнит, ничего не соображает. Памперсы, сиделки. Никому не пожелаешь.

Нашу неспешную задумчивость прерывает телефонный звонок.

– Наверное, она, – прикрыв трубку рукой, говорит Наталья и после короткой паузы:

– Hallo, Werner! Wie gehts?[2] – тяжело вздыхает, глядя на меня. – Na gut, gut![3] Вика, привет! Ну как ты?

Слышимость очень хорошая, я слышу Викторию, как будто она сидит рядом с нами. Она говорит отрывисто, торопливо, но в остальном никогда не подумаешь, что человек не в себе. Вроде все разумно. Но это только для тех, кто не в курсе.

– Наталья, значит, я у тебя завтра буду в семь вечера. Ты успеешь с работы прийти? Ты уж, пожалуйста, поторопись. Вопросы серьезные, надо все обсудить.

– Вика, это невозможно, ты не сможешь приехать…

– Не волнуйся, – перебивает ее Виктория, – я уже все продумала. Я, конечно, еще слабая, передвигаюсь с трудом. Но Вернер отвезет меня на машине. С врачами, я думаю, тоже договорюсь.

– Вика, ты просто забыла, я же в Москве, а ты во Франкфурте.

– Во Франкфурте? – На минуту Вика задумывается и продолжает говорить уже не так уверенно: – Да, наверное, я действительно что-то не помню, ну это не страшно. – Опять появляется безапелляционный тон. – Мы живем в цивилизованном мире. И, слава богу, летают самолеты. Вернер, когда самолет на Москву? Иди и срочно купи билеты. В Москве мы должны быть не позднее завтрашнего дня. Думаю, к обеду будет нормально.

– Вика, у Вернера нет визы. Мы же вчера с тобой все обсудили. Ты обязательно приедешь, но не завтра, а, к примеру, через месяц. Вернер как раз подаст документы, в посольстве всю информацию обработают. Ну, пожалуйста, не плачь. Вот увидишь, все будет хорошо. И ты приедешь, и мы решим все вопросы… Gut, Werner, gut. Aufwiederhören[4].