Местное время – любовь

Сын – другой. Мягкий, добрый и очень близкий к матери. Потерять его первым было страшной утратой. Вильгельмина не выдержала этого удара. Именно после смерти Юргена она стала растерянной, забывчивой, а потом появился этот страшный диагноз – болезнь Альцгеймера.

Клаус нетвердой рукой открыл дверцу навесного шкафа и достал баночку растворимого кофе. Никогда они с женой не признавали этого напитка. А что сделаешь? Уже год, как он из-за больных ног самостоятельно не может спуститься на улицу. Продукты приносит молодая женщина Рита. Конечно, он мог бы попросить и кофе в зернах, но руки уже не очень слушались, и после того как несколько раз он опрокинул кофеварку и сильно обжегся, больше не стал рисковать.

Кофе из баночки заварил кипятком, добавил сливок из холодильника. Оттуда же достал батон, уже нарезанный на ровные квадратные ломти. Тоже Рита. Она хотела как лучше, чтобы у старика было меньше проблем. Или думала о себе? О том, чтобы ей легче было убирать в последующий приход. «К старости люди становятся желчными», – подумал про себя доктор Вагнер. Зачем он так? Рита прекрасно справлялась со своей социальной работой. Приходила вовремя, приносила продукты, немного убирала в его огромной четырехкомнатной квартире, всегда спрашивала, не нужно ли что-нибудь еще.

Клаус старался справляться сам, но время шло, и силы неумолимо оставляли его. Это было страшно. Сначала перестали ходить ноги, а теперь уже и не слушались руки. Два месяца назад Рита пришла в квартиру не одна, а с местным доктором.

– Господин Вагнер, как вы смотрите на то, чтобы переехать в квартиру на Лихтентайлер аллее?

Руки у доктора Вагнера от этих слов затряслись еще сильнее. Какая ирония! Самое красивое место в Баден-Бадене, где когда-то гуляли Тургенев с Виардо и Клара Шуман играла свои произведения для Брамса. И сейчас это излюбленное место прогулок туристов, они и не догадываются, что между вековыми дубами, прямо на берегу реки Ооз, расположился дом престарелых.

– Вы же сами понимаете, что прихода Риты два раза в неделю уже недостаточно. Артрит прогрессирует быстро, через пару месяцев, возможно, руки перестанут слушаться совсем и вам понадобится круглосуточная сиделка. У нас вам будет лучше, поверьте мне. И вы же бывали у своего друга господина Маттеса, видели, как ему хорошо, как он ухожен.

«Хорошо ему, потому что уже давно ничего не соображает», – про себя подумал Вагнер, а вслух произнес:

– Уход в вашей клинике превосходный, не спорю. Доктор Хуммель, я могу подумать?

– Да, да, конечно. И поймите правильно, я ни на чем не настаиваю, это должен быть ваш выбор. Все продумайте, взвесьте, Рита будет к вам приходить, как и прежде. Если понадобится – каждый день. Только поверьте, для вас лучше переехать к нам. Мы вас полностью обследуем, назначим поддерживающие уколы, капельницы. Все, что захотите, сможете взять с собой.

Доктор Хуммель обвел глазами большую гостиную, обитую дубовыми панелями. Картины в дорогих рамах, старинная мебель из натуральной ольхи, украшенная богатыми инкрустациями. Безусловно, все это пациент не сможет взять с собой. Так, мелочь, небольшие шкатулки, пару фотографий, немного личных вещей. Но надежду лучше пациенту дать. И потом, у них действительно прекрасные условия. Каждому пациенту предоставляется маленькая квартирка. Небольшая гостиная и спальня. Естественно – ванная комната. Все очень чисто, светло, окна выходят на парк, и пожилые люди слышат, как журчит Ооз, как резвятся дети на лужайке. Конечно, это не родное гнездо, что и говорить. Но это и не богадельня. Вздохнув, продолжил:

– У вас удивительный дом, доктор Вагнер. Я знаю, вы вырастили здесь четверых детей. Это ваша жизнь, ваша история. Но все когда-нибудь заканчивается.

Клаусу Вагнеру не нужно было ничего рассказывать, сам по профессии врач, он прекрасно понимал перспективы своего диагноза и давно сам вынес себе страшный приговор. И все равно это бесстрастное и безжалостное заявление врача его немного покоробило.

В Германии так принято. Пациент должен знать свой диагноз. Раньше диагноз скрывали, говорили только родственникам, а потом решили, что если человек не знает о грозящей опасности, то он и не борется. Хотел ли бороться он? Сложно сказать. восемьдесят семь лет – возраст не юный, жить хотелось. Вот только для кого?

Уже десять лет, как нет с ними их милого Юргена. Клаус сам поставил ему диагноз и сам озвучил его сыну. Это было страшно. Юрген был не борец, он плакал, расклеился и приготовился сразу умирать, вместо того чтобы бороться. А кому этот диагноз нужно было говорить? Матери? Матери, которая любила Юргена больше жизни… Сына не стало за полгода. До сих пор Клаус не мог простить себе этого шага. Зачем сказал? Но как было не говорить? Операция предстояла сложная, от Юргена требовалось подписать необходимые бумаги. Все оказалось бесполезным. А для матери смерть сына стала ударом, который она пережить не смогла.