Метамодернизм. Историчность, Аффект и Глубина после постмодернизма

Приветствую все новые кости,приветствую все старые,приветствую все,

что нужно сделать ичто нужно уничтожить,все

Глава 11

Между правдой, искренностью и сатирой: политика постправды и риторика аутентичности

Сэм Брауз

Однажды у меня с дедушкой случился спор, закончившийся – весьма убедительно – такой его фразой: «Я знаю, какого придерживаюсь мнения, и не надо сбивать меня с толку фактами». (Хотя дедушка даже не думал шутить, комик Стюарт Ли (Lee, 2007) тоже язвительно заявил: «Фактами можно доказать что угодно».) Лучшего выражения, чтобы описать позицию, которую ученые и специалисты по средствам массовой информации назвали «политикой постправды», пожалуй, не найти. Впервые термин «постправда» ввел в обращение в своей книге «Эра постправды: ложь и обман в современной жизни» Кайз (Keyes, 2004). Впоследствии, в 2010 году, его недвусмысленно применил к политике журналист Дэвид Робертс – в статье, посвященной проблемам окружающей среды на сайте новостей и комментариев «Grist». С этого момента представители различных научных дисциплин пользуются им для описания нынешнего политического zeitgeist (см.: Fish, 2016; Harsin, 2015; Parmer, 2012; Tallis, 2016). Сам Робертс определяет политику постправды как «политическую культуру, при которой политика (общественное мнение и медийные нарративы) практически полностью оторвались от самой политики (сущности законодательной деятельности)» (Roberts, 2010). Таким образом, в условиях политики постправды достоверность того, что говорит тот или иной человек, значит куда меньше той степени, в которой он сам в это искренне верит. Комик Стивен Кольбер (Colbert, 2016) обобщил подобную позицию в своей пародии на устроенный в честь журналистов ужин в Белом доме:

Вам известно, что в нутре у вас больше нервных окончаний, нежели в голове? Можете посмотреть. Некоторые из вас скажут «я уже смотрел», но это неправда. Все дело в том, что вы смотрели в какой-нибудь книге. В следующий раз посмотрите в нутро. Мое нутро говорит, как работает наша нервная система… Я несу людям правду, неотфильтрованную рациональными аргументами.

Вермюлен (Vermeulen, 2015) обсуждает этот фрагмент в контексте явления, которое Кольбер в других своих выступлениях называет «правдоподобием». То, «что говорит мне нутро», окружено аурой правды – «правдоподобием», – не обусловленной фактами. Политика постправды представляет собой триумф «правдоподобия» над правдой.

Вермюлен (Vermeulen, 2015) идет дальше и связывает понятие «правдоподобия» с идеей «глубины», точнее, того, что он называет «глубиноподобием»:

«Правдоподобие» выражает производство «правды» в соответствии не столько с эмпирическим опытом, сколько с эмоциями; «глубиноподобие» формулирует производство «глубины» в качестве перформативного акта, противопоставляя его эпистемологическому качеству… Правдоподобие подвергает сомнению правду; «глубиноподобие» порождает сомнения в отношении отсутствия глубины. Правдоподобие отвергает реальность правды в качестве законного регистра значения; глубиноподобие восстанавливает возможность глубины как осуществимую на практике модальность обретения смысла.

В роли связанных концепций здесь выступают аутентичность и искренность: исполнение «глубиноподобия» представляет собой исполнение и того и другого. В своей дискуссии о метамодернизме и утопии Вермюлен и ван ден Аккер (Vermeulen and van den Akker, 2015, 59), по сути, то и дело используют эти термины вместе. Таким образом, в той мере, в какой здесь затронуты свидетельства классической риторики, обращение к этосу представляет собой дискуссионный modus operandi политиков эпохи постправды; они всегда говорят просто, бесстрашно и аутентично.