Метамодернизм. Историчность, Аффект и Глубина после постмодернизма

Радикальное, новое прочтение Малабу гегелевского снятия

отчетливо перекликается с дискуссией Деррида о призраке в «Гамлете» (Деррида, 2006, 15–70; Derrida, 1994, 3–48) – в качестве того, что дает знак прошлому ради обещания будущего, – и, таким образом, о суровом испытании неразрешимым. В то же время, полагаю, это перекликается и с функцией привидения в «Возлюбленной». То, что наличие этого привидения сигнализирует о самой «возможности

видеть наперед

» (Malabou, 2005, 126), становится очевидным, если рассмотреть то, как Сэти (по крайней мере, вначале) использует свои истории и слова, чтобы понять и постичь (через представление) травмы своего прошлого. Эти «вечные воспоминания» (как называет их Сэти) никогда не являются ни «постоянными», ни абсолютными, однако (по этой самой причине) обеспечивают ей некоторый контроль над прошлым и помогают в определенной степени взять за него ответственность.

Пока Поль Ди не пришел и не уселся на ее крыльце, слова, что некогда прошептала ей Бэби Сагз, заставляли ее ходить, двигаться, помогали терпеть отвратительные выходки маленького привидения; благодаря этим словам она воскресила в памяти лица Ховарда и Баглера [ее сыновей. – Дж. Т.] и могла уже порой вспоминать их целиком, потому что во сне видела их только частями, среди ветвей больших деревьев; а муж ее продолжал оставаться как бы в тени, но он, безусловно, существовал – правда, неведомо где (Моррисон, 2005; Morrison, 1988 [1987], 86).

Эта способность «воскрешать» прошлое или удерживать в целости некоторые его аспекты, полагаясь на фрагментацию (то есть на способности сосредоточиваться только на «частях»), самым тесным образом связана с пластичностью прошлого – основополагающей и радикально расширяющей возможности – и, как следствие, с вечным обещанием (подразумеваемым этой пластичностью) того, что травму прошлого можно залечить или познать, наконец ее реформировав. Прибегая к приемам, которые мы могли бы ассоциировать с традиционным устным рассказом (см.: Bergthaller, 2006/2007), Сэти получает возможность принимать нарративные решения касательно своего прошлого в силу того, что обещание познать это прошлое обязательно по сути своей является невозможным, в силу того, что его выполнение без конца откладывается. Таким образом, перед прибытием Поля Ди и последующим явлением привидения ее дочери Сэти с готовностью и неоднократно ради положительного эффекта сталкивается с неразрешимостью призрачного (или пластичного), с возможностью и невозможностью переделать прошлое в его сущности и (наконец) вспомнить.