Между нами только ночь

Вскоре до нас докатилось, что Мохсен аль-Айни стал-таки премьером. Газеты писали, какие он предпринял радикальные меры для преодоления отсталости Йемена, укрепил республиканский строй и обеспечил политическую стабильность. С его именем связано заключение весной 1970 года соглашения, которое привело к нормализации отношений с Саудовской Аравией и прекращению гражданской войны. Он повсюду открывал больницы, школы, поддерживал проекты по изучению истории и культуры Йемена. Можно сказать, наш Мохсен возродил цивилизацию на южной Аравийской земле, подхватив знамя, выпавшее до нашей эры из рук царицы Савской.

Как Мосхен в “Украине” пообещал нам с Люсей, он взял курс на дружбу с Советским Союзом и, надо сказать, многое имел от этой дружбы. В Ходейде, издавна считавшейся “морскими воротами” Йемена, мы им построили глубоководный порт, и туда стали заходить солидные океанские суда. От Ходейды до Таиза пролегла шоссейная дорога, заводы нами были возведены – немного загадочные – кислородный и металлической тары.

Йеменцы и йеменки устремились учиться к нам в “Лумумбу”, а к ним – геологи, нефтяники (из-за чего, собственно, так крепла год от года любовь Советского Союза к маленькому Йемену), а заодно врачи, учителя, археологи…

Опять-таки по наводке Клоди Файен этнограф и археолог Пётр Грязневич, папин друг из Питера, искавший в Йемене затерянные среди скал, погребенные под толстым слоем песка руины древних городов, писал в своей книге:

“Итак, мы узнали, кому обязаны дальнейшим продвижением по стране: премьер-министр аль-Айни распорядился дать нам мощный «форд» и деньги для уплаты племенам за наш проезд…”

Естественно, братство распространилось и на оборонную промышленность. Иначе откуда взялся анекдот: на параде в столице Сане проходит демонстрация боевой мощи Йемена. Движутся несколько советских самолетов, за ними – советские танки, бронебойная техника, ракеты средней дальности и так далее, а замыкают эту неместную манифестацию разукрашенные воины йеменских племен – обнаженные, в набедренных повязках, с пиками, луками и стрелами!..

Зато когда премьер-министр настолько дружественного нам Йемена Мохсен аль-Айни с помпой прибыл в Москву, на летном поле его встречали члены политбюро в каракулевых “пирожках”… и профессор, доктор исторических наук Лев Москвин, которого на самом высшем уровне попросили поучаствовать по-домашнему в этой встрече.

Январь, снег стеной, Мохсен выходит из самолета, спускается по трапу, вежливо улыбаясь, пожимает руки официальным лицам и вдруг видит знакомое и родное – неофициальное лицо Льва! Он даже вскрикнул от радости.

Льву подали черную “Волгу” с шофером, вручили просто так полную авоську дефицитных продуктов и обоих – его и Мохсена – торжественно повезли к нам домой.

К тому времени мы перебрались в Коломенское. Из окна видна белая шатровая церковь Вознесения, к ней вела (жаль, теперь ее больше нет) деревня с колодцем и водокачкой, с синими резными ставнями и печными трубами на крышах, а левей – колхоз “Огородный гигант” с маленьким капустным полем, свалкой и заброшенным оврагом.

Без всякой дефицитной авоськи мы с Люсей накрыли бы стол (хотя и авоська тоже не помешала! В ней лежали копченая колбаса, сыр “Рокфор”, армянский коньяк, черная икра, кофе, рыбка соленая…).

Выпили, закусили, и опять – так хорошо посидели. Главное, сразу договорились: ни слова о политике. Только о Париже, о женщинах… Вернее, о женщине, без которой Париж – уже не Париж и для Льва, и для Мохсена, и для сонмищ других людей этой, в сущности, небольшой планеты, которые то встречаются во Франции и живут у Клоди месяцами, то едут в гости друг к другу, обмениваются детьми на неопределенные сроки, те учат иностранные языки “с погружением”, излечиваются от хандры, отыскивают в странствиях любовь, рождаются новые дети.

– Кстати, в последний раз, когда я жил у Клоди Файен, – сказал Лев, – забыл вернуть ключ от ее парижской квартиры.

И вытащил из кармана пиджака ключ.

– Давайте его сюда, – улыбнулся Мохсен, потягивая гаванскую сигару. – Я скоро буду в Париже… и войду к ним без стука.

3. Портрет на фоне Тартарена

А тут мужа моего Лёню пригласили во Францию на выставку “Книги русских художников ХХ века”. И мне тоже разрешили поехать с ним: выставка не в Париже – в далеком городке Узерше. Электрички, железнодорожные мосты, переходы, перегрузки. Сундук с книгами увесистый, железный. Надо ж кому-то с другой стороны подхватить.

“Книга художника” – то еще чудо-юдо, на всем белом свете наберется горстка оригиналов, которые в одиночку мастерят всю книжку целиком – и пишут, и рисуют, и печатают: одну-единственную или совсем крошечным тиражом. Это может быть странный, чудесный предмет – лист жести в рост человека с небом и облаками или Сонет, написанный поэтом Генрихом Сапгиром на своей белой рубашке; но есть одно незыблемое правило: у книги художника должна быть теплая бумага и живые буквы…