Между нами только ночь

Мы опять вышли на дорогу, но теперь разделились на две группы.

Я – стою, голосую, а Леонтий с козлом прячутся в кустах.

Неожиданно из дождливой декабрьской мглы на мой зов откликнулся какой-то тарантас.

Я распахиваю переднюю дверь, потом заднюю, и тоном, не терпящим возражений, говорю:

– Нам нужно с вами подвезти одного козла.

Он:

– А?.. Что?..

В это время Леонтий с козлом с разбегу запрыгивают в машину.

– Но вы ведь сказали – …одного! – обиженно пробурчал шофер.

Редко мы виделись, очень редко, и с каждым годом всё реже. У меня появился возлюбленный Славик, чемпион мира по буги-вуги. Мы с ним ночами танцевали в Университете. Помню, он говорил мне, что буги-вуги – это исключительно парный танец, иначе, действительно, только окурки хорошо гасить. Женщины туда приходили огромные, в широченных юбках, а мужчины – крепенькие, коренастые, как медвежата. Мы часами отплясывали буги-вуги, а в перерывах я читала всем наизусть “Графа Нулина”.

Но всё равно забыть Леонтия было невозможно, потому что в любом отечественном кинофильме в какой-то момент обязательно взлетал петух на забор, садилась на колени героя кошка, расхаживал по карнизу голубь. И почти всегда в этом случае за кадром стоял Леонтий с ливерной колбасой или горстью пшена и незримо руководил процессом, о чем красноречиво свидетельствовали титры.

Иногда я получала от него письма. Буквы там вечно разъезжались, чернила расплывались. А смысл был примерно такой:

Здравствуй, моя птица! Пишу тебе в поезде, еду в Винницу на съемки. Ты уж прости за подчерк, но поезд качает и меня тоже, ты, я надеюсь, поняла, какой я езжу в поездах международного значения?! Я еду в Винницу на съемки по свинскому делу, буду снимать свиней. Много. Черт, как этот поезд толкается. А в ресторане пива нет. Целую тебя крепко. Огромный привет от Огурца.

Твой Леонтий.

И он по-прежнему лелеял мечту о феерическом номере с медведем, которым давно собирался потрясти мир. Вот только медведя у него всё не было. Так, в общем, предлагали разную живность: однажды попросили из какой-то конторы забрать пятилетнего шимпанзе. Леонтий приезжает: сидит шимпанзе в клетке – здоровый, плечи накаченные, волосатый, взгляд злой, человеческий, такой мужик-урка.

– Мне просто не по себе стало, – Леонтий говорит. – Я вообще обезьян не люблю. А он мне смотрит в глаза, поднял тарелку – там у него лежала алюминиевая тарелка, – поссал и повернулся ко мне спиной. Я взял свою шапку, портфель и ушел.

И вдруг он мне звонит:

– Мальвина! Выручай! Я привез медвежонка из Сибири, три месяца с геологоразведочной экспедицией ходил по тайге, искал. За это время меня уволили из Уголка. И Клара Цезаревна тоже: “Только через мой труп!” Некуда податься с медведем, понимаешь? Можно к тебе?

Я говорю:

– Ну давай…

И вот – спустя полчаса Леонтий со своим бывшим ассистентом Пашей вносят ко мне в квартиру клетку с бурым медвежонком.

Мама с папой были на работе, поэтому мы спокойно сели втроем на кухне, и пока я варила медведю геркулес, Паша вынул из кармана бутылку портвейна, разлил в бокалы, поднял наполненный бокал и произнес:

– Мальвина – дура!

Потом они уехали, а медведь остался.

Диковатый немного медвежонок – Топтыжка. Мы его клетку держали на балконе. На геркулес налегал! В день – по три пачки с чайной колбасой. Свое расположение духа Топ выражал различными голосами: глухим ворчанием, фырканьем или мурлыканьем, а иногда особыми звуками, похожими на хрюканье, свист и даже лай.

Ну, и естественно: то у него понос, то его закрепило. То у него сухой горячий нос. Мама, папа и я – мы с этим медвежоночком ночей не досыпали. А рано утром всем на работу.

Леонтий каждый день звонил, у него накопилась тьма-тьмущая неотложных дел: восстановиться в Уголке, наладить отношения с Сонечкой, сходить к учительнице дочки в школу, потом у Клары Цезаревны намечался юбилей…

Как-то я возвращаюсь – а возле нашего дома огромная толпа. И все эти люди стоят, задрав головы, смотрят вверх. Я спрашиваю:

– Что случилось?

Мне говорят:

– Там кто-то на балконе стонет. Сейчас пожарные приедут, милиция, уже на всякий случай вызвали “скорую”…

А сверху слышится:

– Э-э-ээээмммм…

Я тоже встала вместе со всеми, волнуюсь, удивляюсь, жду с нетерпением пожарных с лестницей, и вдруг меня осеняет: да это ж мой медведь!!!

Вбегаю домой, мама в комнате разговаривает по телефону:

– Некоторые думают, – говорит она, сидя в кресле, с чашечкой кофе, покуривая сигарету, – что мы сумасшедшие. А у нас просто жизнь такая!..