Между нами только ночь

И это правда. Фактически до старости я умудрилась вести странный образ жизни, обитая среди вещей без контуров, весьма неоднозначных, легко и незаметно переходящих одна в другую, среди переливающихся друг в друга форм – животных, человеческих и неодушевленных.

Иногда приглядишься к буквально витающим в воздухе завиткам и спиралям и вдруг замечаешь, что на тебя смотрят глаза какого-то существа – то ли человека, то ли нет. А отчетливо виденное лицо неожиданно оборачивается бессмысленным набором полумесяцев, кругов и овалов…

Не раз я бывала свиделем того, как растения перевоплощаются в животных, животные становятся людьми, а люди – ангелами. И острейшее ощущение жизни всегда охватывало меня там, где кончаются границы известного мне мира.

Сделав номер с медведем, Леонтий действительно стал знаменитым артистом. Я не говорила? Он с детства великолепно играл на трубе. Леонтий и в армии служил в музыкальном взводе. Он был виртуозным трубачом.

Отныне вся Москва съезжалась в Театр на Божедомке послушать, как Леонтий с подросшим Топтыгиным на звонких трубах золотых – дуэтом исполняют “Караван” Дюка Эллингтона.

На Леонтия обрушилась невиданная слава. Он бросил выпивать и увлекся бисквитами.

– Мальвин, – он мне звонил, – представляешь? Я так ужасно торты полюбил, что рано утром проснусь и сижу у окна, смотрю, когда Филипповскую булочную откроют. Вскочу и бегу покупать на завтрак торт. И весь его съем за один присест.

Он потолстел, получил “Заслуженного артиста РСФСР”, стал прилично одеваться, вместо рубашки носил манишку, из-за чего никогда в присутственном месте не мог снять пиджак. Потому что сзади у него была просто голая белая спина, вся в веснушках. А брюки ему шили на заказ – с широкой грацией, по-дружески поддерживающей пузцо.

– Последние роды, – насмешливо говорила Сонечка, – для Леонтия не прошли даром!..

В семье у них приключились большие перемены. Сонечка встретила другую любовь, развелась с Леонтием и вышла замуж за военного человека по имени Виктор Иванович Каштанов.

У Каштанова жилплощади не было, а Леонтий, как “заслуженный”, имел право на дополнительные метры, поэтому он выхлопотал для Сонечки с Виктором Ивановичем комнату скрипачки Бриллианчик: Настя уехала в Америку с концертами и не вернулась.

К Виктору Ивановичу Леонтий испытывал самое что ни на есть дружеское расположение, радостно приветствовал его, встречая на кухне и в коридоре. Но за глаза счастливого соперника прозвал Жёлудь.

– Так Жёлудь ничего – мужик, – говорил Леонтий. – Жаль только, не любит радио “Ретро”.

Из комнаты Леонтия на максимальной громкости, не переставая, лились мелодии прошлых лет, что, видимо, доводило Виктора Ивановича до исступления.

– А современные песни ничего не говорят моей душе! – вольнолюбиво отвечал Леонтий, когда Каштанов просил сделать тише.

Случилась у них печаль – умер Максим Максимыч. Как-то незаметно угас, не болел, ничего.

Последние слова его были:

– Клара, жизнь – это фарс!..

Леонтий горевал, устроил хорошие похороны, поминки в ресторане. Тесть искренне считал его большим артистом, с удовольствием посещал новогодние детские утренники и восхищался Леонтием в роли Деда Мороза.

– В жизни мужчины бывает три периода, – шутил Максим Максимыч, добродушно похлопывая зятя по плечу, – когда он верит в Деда Мороза, когда не верит и когда он сам Дед Мороз!..

Леонтий был Дедом Морозом – от бога. Особенно раздобревший, хорошенько прибавивший в весе – с медведем, с трубой!

В трубу Топтыжке он закладывал бутылку с молоком, рассчитанную по секундам на всю партитуру. Тот лихо вскидывал инструмент на первой ноте и не опускал до финиша.

Леонтий играл за двоих, он владел редкой техникой двойного звука.

Однажды кто-то крикнул из зала:

– Медведь халтурит!

– Почему? – спросил Леонтий.

– На кнопки не нажимает!..

Леонтий сурово сдвинул брови и произнес в микрофон:

– Он вам что – Армстронг?!

Любой спектакль эта пара джазменов с легкостью доводила до триумфа. Едва они появлялись на сцене – публика устраивала им бешеную овацию. Леонтий в театре был самый колоритный, самый даровитый, наделенный благородной внешностью, сценическим обаянием и поразительным голосом, который отличишь среди тысячи.

Неудивительно, что вскоре ему доверили роль дедушки Дурова – Леонтий стал жутко на него похож. Причем он нарочно форсировал это сходство: усы так же кверху закручивал, шаровары по колено, пышный воротник, белые чулки, туфли с бантами, шутовской колпак…

Дело дошло до того, что Леонтия, Огурца и Топтыжку отправили на гастроли в Монте-Карло. Леонтий сел в самолет, разодетый в пух и прах – в новом плаще и шляпе. Только взлетели и убрали шасси, сломался двигатель.

Три с половиной часа они летали кругами – сжигали горючее. Уже в салон вышли все стюардессы с широкими улыбками и начали со страшной силой предлагать бесплатное спиртное, уже он получил в подарок от Аэрофлота “Шанель № 15”… Короче, Леонтий выбрался из самолета такой пьяный – он даже не понял, что никуда не улетел. А всё смотрел по сторонам и удивлялся, как Монте-Карло похоже на Москву.