Между Ницше и Буддой: счастье, творчество и смысл жизни

Стоит немного подкрутить настройки программного кода любого из нас, и мы получим абсолютно другую личность, которой будет нравиться вкус свежей земли больше, чем клубничное мороженое, а фонарные столбы вызывать такую гамму желаний и эмоций, какие раньше пробуждал противоположный пол. Стоит нам принять определенные психоактивные вещества или изменить соотношение гормонов и нейромедиаторов – и мы, опять же, получаем совершенно иначе функционирующую систему. Мы в плену «внутреннего» ничуть не меньше, чем «внешнего».

Почти все крупнейшие исследователи в современной нейробиологии и популяризаторы наук о мозге, от Р. Сапольски и С. Харриса до Д. Свааба, Д. Иглмена и Э. Кандела, в силу своих обширных знаний держатся позиций абсолютного детерминизма и отрицают возможность свободных поступков. Нам кажется, будто мы сами управляем своим поведением лишь потому, что мы воспринимаем собственные желания и их реализацию, но не умеем различить их каузальную определенность.

Классическое описание этой ситуации мы находим у Спинозы (письмо Г. Г. Шуллеру, октябрь 1674 г.):

«Представьте себе, пожалуйста, что [брошенный] камень, продолжая свое движение, мыслит и сознает, что он изо всех сил стремится не прекращать этого движения. Этот камень, так как он сознает только свое собственное стремление и так как он отнюдь не индифферентен, будет думать, что он в высшей степени свободен и продолжает движение не по какой иной причине, кроме той, что он этого желает.

Такова же та человеческая свобода, обладанием которой все хвалятся и которая состоит только в том, что люди сознают свое желание, но не знают причин, коими они детерминируются. Так, ребенок думает, что он свободно стремится к молоку, а рассердившийся мальчик – что он свободно желает мщения, робкий же – что он желает бегства. Так, пьяный думает, будто он по свободному решению воли разглашает то, относительно чего впоследствии, протрезвившись, он хотел бы, чтобы это осталось невысказанным».

Но почему же, несмотря на то, что все указывает как на физическую, так и на чисто логическую невозможность свободной воли в причинно-следственном бытии, в нас столь прочно сидит это представление? Дело в том, что с эволюционной точки зрения это экономный, надежный и совершенно необходимый познавательный инструмент, который служил нашим предкам верой и правдой миллионы лет и продолжает быть незаменимым по сей день.

Возможности человеческого мозга, как и любого иного, слишком ограничены, чтобы проследить всю цепочку причинно-следственных связей, ведущих к тому или другому событию. Мы не в состоянии увидеть эту многомерную причинно-следственную сеть целиком, поэтому нам она предстает в урезанной форме и пестрящей многочисленными дырами и прогалами. Неизбежная неполнота сведений и рождает понятие о свободе воли – своего рода оптическую иллюзию, будто в тех пустотах, где мы пока не усматриваем строгой причинности, она начинается как бы заново, спонтанно и свободно, изнутри самого объекта. Иначе говоря, видимость свободы воли порождается незнанием реальных причин событий.

Вообразим, что на прогулке по первобытному лесу на нас напал разъярённый зверь. Чудом спасшись, мы судорожно начинаем осмыслять произошедшее и пытаемся понять, что случилось и как избежать этого впоследствии. Первая стратегия интерпретации – проследить всю систему причин и следствий в нервной системе животного и окружающей его среде, которые привели к нападению. Это даст наиболее достоверное и полное видение, однако такой подход требует всеобъемлющих знаний, которых у нас не было в прошлом и которыми мы не обладаем и сейчас. В любом случае, человеческий мозг и не мог бы на каждом шагу заниматься длительными, трудоемкими и в общем-то принципиально невозможными точными расчетами. Индивида, который просто предпримет такую попытку, съедят в процессе или же он умрет с голоду, так и не закончив.