Между Ницше и Буддой: счастье, творчество и смысл жизни

Их возможность коренится в способности ума агрегировать первичные феномены и, устанавливая между ними связи, в том числе причинно-следственные, формулировать знание, выходящее за пределы непосредственных очевидностей. Поскольку такое знание способно подтверждаться или опровергаться самим упорядоченным ходом вещей, оно смеет претендовать на отражение феноменального поля. Критерий, опора на который позволяет подкрепить умозаключение либо поставить его под сомнение, есть проверка его согласования с уже почитаемыми истинными (и показывающими себя таковыми) связями внутри феноменального поля в момент познания.

Допустим, мы пережили яркую галлюцинацию, заставившую нас совершенно поверить в ее реальность. Но вот она закончилась, и окружающие убеждают нас, что ничего подобного не происходило. Очевидность только что увиденного встает здесь против множества других очевидностей и доводов. Оценивая ситуацию и прислушиваясь к авторитету обстоятельств, подкреплённых былым опытом, мы не отрицаем реальности пережитого, ибо оно всегда истинно. Однако мы классифицируем его как галлюцинацию, то есть иначе трактуем роль и смысл, чтобы пережитое нашло себе корректное место в структуре феноменального поля. Критерий истины есть, таким образом, мера непротиворечивого соответствия каждого нового элемента знания остальным элементам опыта, и чем меньшей степенью внутренней противоречивости обладает наша картина мира, тем достовернее и надежнее она.

Таковы общие штрихи феноменологического конструктивизма: истины разума в нем носят не абсолютный характер, но представляют собой рабочее истолкование связей между феноменами. Истолкование это, лишённое опоры на какие бы то ни было абсолюты, необходимо является гипотетическим, ибо его достоверность покоится на устройстве феноменального поля, а потому может как подтверждаться, так и опровергаться нашим дальнейшим опытом.

Современная наука все больше приближается к сознательному пониманию истины именно в таком ключе, как это делают многие, от математика и философа Бертрана Рассела в XX в. до нашего современника – выдающегося квантового физика Дэвида Дойча. Благодаря такой интерпретации истина и объективность освобождаются от мистификаций и от налета человеческой спеси. Они обретают тот куда более скромный статус, на который только и имели всегда право. Чтобы теперь разобраться, как именно добиться максимальной достоверности и непротиворечивости нашей картины мира, необходимо пристальнее взглянуть на процесс мышления.

Что значит мыслить: природа ума и глупости

Искусство войны учит, что ключ к победе состоит в знании противника. Совершенно естественно, потому, что мудрые мира сего всегда пытались постигнуть сущность собственного заклятого врага – глупости. Сделать это, как оказалось, задача не из легких – проворная и скользкая, она выскальзывает и из самых цепких рук и не желает выдавать своих секретов. Чтобы правильно анатомировать это злокозненное создание, необходимо твердой рукой сделать аккуратный разрез скальпелем с противоположного конца, то есть со стороны ума. Лишь исследовав тот самый механизм, дефектом применения которого она и является, мы сможем пролить свет на природу глупости.

Мысль в своей основе имеет поразительное сходство с процессом усвоения пищи. Попадая в наш организм, последняя расщепляется им до мельчайших кирпичиков, после чего наше тело использует полученный материал в своих собственных строительных и восстановительных проектах. В равной мере и человеческий ум, воспринимая информацию, подвергает ее деконструкции до составляющих элементов. Он прослеживает внутренние связи между ними и определяет, что чем является: осуществляет анализ. Одновременно с этим мозг выковывает новые связи как между полученными информационными блоками, так и соединяя их с уже имеющейся информацией, образуя новое знание: происходит синтез. Оно затем вновь анализируется в контексте более широкой системы данных, проверяется мера его согласования с ними, после чего оно может быть отброшено или, напротив, временно принято.

Применение ума представляет собой, таким образом, непрерывное огненное танго аналитических и синтетических процессов, а потому именно объем способности и привычки к ним является мерилом ума. Анализ и синтез, однако, далеко не однородны. Как показывает опыт, они протекают в разных сферах и режимах, способность к каждому из которых у людей различна. По этой причине мы зачастую сталкиваемся не с умом или глупостью как таковыми, а с разными их вариантами и комбинациями, с людьми, которые являются умными и глупыми одновременно, но в различных областях применения способности суждения.