– Я тоже слышала эту фразу. Полагаю, мы сами должны понять, что имела в виду эта женщина из наших видений.
Хелена внимательно наблюдала за нами, и ее глаза были на удивление яркими и ясными. Казалось, терзающие ее призраки прошлого на какой-то момент отступили. Она наклонилась вперед с таким же видом, как и во время нашей первой встречи, когда она пыталась заставить меня уехать, заявляя, что я не похожа на пианистку.
Она повернулась к Еве и произнесла своим самым повелительным, королевским тоном:
– Интересно, каково это быть сестрой Элеонор и расти вместе с ней? Полагаю, это было нелегко.
Я наблюдала за беседой Евы с Хеленой, иногда вставляя пару слов. Мне нравилось, как они поочередно переходили в атаку, обсуждая мою персону. В конце концов я сдалась, откинулась на спинку кресла и просто слушала их перепалку. Давно уже у меня на сердце не было так легко.
Позже, когда Хелена отправилась в свою комнату, чтобы отдохнуть, мы с Евой сели на крыльце в ожидании Глена и новостей о состоянии Джиджи. Сестра обняла меня за плечи, как делала всегда, когда мы были маленькими, и я чувствовала, что для счастья мне ничего больше не нужно.
На четвертый день после аварии позвонил Финн. Он говорил очень сдержанно, но все же я уловила нотки надежды в его словах.
– Гематома начала спадать, и мозговая активность в пределах нормы. Врачи уже поговаривают о том, чтобы вывести Джиджи из искусственной комы.
– О Финн! – воскликнула я, крепко зажмурив глаза и не находя слов, чтобы выразить свои эмоции.
– Еще рано делать какие-то определенные выводы, и врачи пока весьма осторожны в своих прогнозах, но все же они полны оптимизма.
– Когда я могу ее увидеть? – сказала я, более не в силах скрывать слезы.
– Как только ее переведут из реанимационного отделения. Я сам за тобой заеду.
– Со мной все в порядке, Финн. Я могу поехать на «Кадиллаке» Хелены. – Я вовсе не была уверена, что смогу вести машину, не впадая в панику всякий раз, когда будет раздаваться звук рожка или сирены, впрочем, у меня еще появится возможность это выяснить. Я не хотела тревожить Финна из-за таких пустяков.
– Ну уж нет. Мне лучше быть уверенным, что с тобой ничего не случится. К тому же мне все равно надо заехать на остров. Мне надо… – Он на мгновение замолчал. – Просто надо приехать.
Ему не требовалось объяснять, что он имел в виду. Я-то знала, что испытывают люди, в жилах которых течет соленая морская вода. Это была особая группа крови, которая отличала тех, для кого остров стал родным, они всегда слышали его зов.
– Позвони сразу же, как ее переведут из реанимации. Я готова поехать в любой момент, – сказала я.
Несколько мгновений никто из нас не произносил ни слова – мы просто прислушивались к дыханию друг друга.
Наконец Финн прервал молчание.
– Как там Хелена?
– Все так же. – Я не стала говорить ему, что посвящена в историю Хелены. В конце концов, это история чужой жизни. – Она по-прежнему не заговаривает о Джиджи, очень мало спит и ест, хотя ни она, ни я пока не делаем из этого проблему. Так что не беспокойся, сиделки тщательно следят за ее состоянием. Вчера вроде бы она встрепенулась, когда нас навестила Ева.
– К тебе приезжала Ева?
– Ну да. Хотела узнать, как у меня дела. Она привезла нам с Джиджи подарки. Я тебе их покажу, когда приедешь домой. – «Приедешь домой». Слова повисли в воздухе между нами, создавая незримую связь, несмотря на всю их недосказанность. – Мы пили чай со льдом, а сестра Уэбер испекла печенье с шоколадной крошкой. Передай Джиджи, что мы заморозили несколько штучек для нее и угостим, когда ей станет лучше. – Мне стало трудно говорить из-за комка в горле, и я отвернулась от трубки, чтобы незаметно сглотнуть.
– Хелена мне звонила, – сказал Финн. – Вчера, ближе к вечеру. Сказала, что выбрала момент, когда все думают, что она спит.
Я чуть не расхохоталась, представив почти девяностолетнюю женщину, вместо послеобеденного сна тайком звонящую племяннику, но мгновенно протрезвела, когда вспомнила, что именно побудило ее это сделать.
– Она хотела знать, где спрятана корзинка Магды.
– Корзинка Магды?
Он немного помолчал.
– Та самая корзинка, которую мы нашли под кроватью Бернадетт.
Моя рука словно примерзла к телефону, когда я вспомнила, как мы с Финном просматривали содержимое корзинки в комнате Бернадетт, и я тогда еще подумала, что он что-то недоговаривает.
– Ты тогда не сказал мне, что она принадлежит Магде.
– Нет, не сказал. Просто подумал, что… – Он замолчал. – Я пообещал, что ты принесешь ей эту корзинку.
– Хорошо, – медленно произнесла я. – Почему она утверждает, что корзинка принадлежала Магде?
– Она действительно принадлежала ей. Магда держала там все старые фотографии и прочие реликвии своей жизни с сестрами в Будапеште. Когда она умерла, отец просто убрал корзинку подальше в кладовку, а когда и он умер, я обнаружил ее там и показал Хелене, а она попросила ее не выбрасывать и на всякий случай спрятать. Думаю, она и сама добавила туда несколько памятных вещиц, прежде чем отдать мне, но я совершенно выбросил все это из памяти.
В горле у меня снова образовался комок.