Между прошлым и будущим

Оказывается, я ошибалась. Наблюдая за Элеонор и Евой и слушая их разговор, я словно видела перед собой себя и сестер. Этот неожиданный подарок судьбы дал мне возможность понять, что двое людей могут знать друг о друге ужасающие вещи и все же испытывать обоюдную любовь. Это давало мне надежду на то, что, если бы у Бернадетт было больше времени, она бы тоже это поняла. Как печально, что мужество, благодаря которому она решилась принять горсть снотворных таблеток, не было использовано на то, чтобы попытаться простить свою сестру.

Усадив меня с закрытой корзинкой на коленях в «Кадиллак», Элеонор уселась за руль и некоторое время не шевелилась, пристально уставившись на него, а потом решительно вставила ключ в замок зажигания.

– Все будет в порядке, – произнесла я. – Солнце светит, и все будут ожидать, что вы поедете со скоростью десять миль в час, потому что едете на такой роскошной машине.

Она слегка улыбнулась, завела мотор и медленно тронулась с места, вцепившись в руль, словно боязливая старушка.

Мы припарковались рядом с церковью, как и в прошлый раз, когда приезжали проведать Магду. Правда, сейчас было раннее утро, и жара еще не наступила. Странно, но мне казалось, что я нашла новый источник энергии, обрела легкость бытия. И все же потребовались все силы Элеонор и мои собственные, чтобы выбраться из машины.

– Мы забыли красные тюльпаны, – спохватилась Элеонор.

– Ничего, в другой раз.

Мы медленно шли через кладбище, и я мысленно упрекала Магду за то, что она нашла свой последний приют так далеко от дома. Я бы на ее месте была бы более предусмотрительна. Впрочем, старшим сестрам, как правило, свойственно чрезмерное благоразумие.

Я остановилась возде скамейки у памятника шестнадцатилетней девочке, которая умерла более века назад. Он представлял собой высокую колонну с канелюрами, украшенную орнаментом в виде роз, верхняя часть которой обрушилась. Я и раньше сталкивалась с такими трагедиями, словно напоминающими нам, что жизнь может быть внезапно прервана в юном возрасте, и утешала себя мыслью, что, вероятно, был какой-то высший смысл в том, что мне позволили ходить по земле почти девяносто лет.

Возможно, мне не позволяли покинуть этот бренный мир, пока я не выполню свое предназначение и не завершу то, ради чего меня в него послали.

– Садитесь, – сказала я, указывая на скамью. – Посидим здесь немного. Думаю, мы достаточно близко к Магде, чтобы она могла нас слышать.

Элеонор беспрекословно выполнила мою просьбу, и я спрятала улыбку, представляя, как она сдерживала эмоции, считая, что я слишком хрупка, чтобы мне прекословить, не говоря уже о том, чтобы вынудить меня выполнить наши договоренности.

– Я слишком стара, чтобы хранить тайны, Элеонор, но все же не настолько, чтобы считать, что уже поздно учиться на ошибках прошлого. Я скорблю по Бернадетт, и мне ее бесконечно жаль. Жаль, потому что она свела счеты с жизнью прежде, чем повстречала свою Элеонор.

Я поставила корзинку на скамью между нами, но не снимала крышку, так как меня забавляло удивленное выражение ее лица.

– Я же обещала поведать вам свою историю, поэтому сейчас вы выслушаете ее до конца.

В полной тишине Элеонор взяла меня за руку и держала ее, когда я начала свой рассказ.

Элеонор

– Мне не суждено было больше увидеться с Гюнтером, – так начала свой рассказа Хелена. – Я все еще убеждаю себя, что он просто забыл, куда я собиралась направиться в Америке, и все еще ищет меня. Мне хотелось бы верить, что я почувствовала бы, если бы он погиб, какое-то щемящее чувство в сердце сказало бы мне, что его больше нет на свете. Но все мое прошлое было построено на глупых заблуждениях, в которые может верить только юность. Я всегда была убеждена, что, если желаешь чего-то всем сердцем, это желание обязательно сбудется. Мы с Гюнтером планировали встретиться по окончании войны, и я не сомневалась, что это произойдет лишь потому, что когда-то мы дали друг другу неосуществимые обещания.

Она тяжело вздохнула.

– Думаю, в глубине души я всегда знала, что он погиб, иначе он давно бы разыскал меня. Иногда мне кажется, что я по-прежнему жду его. Он был единственной любовью в моей жизни, так же, как и Бенджамин для Бернадетт, и мы готовы были ждать их вечно. Для нас никогда не существовали другие мужчины. Я продолжала ждать Гюнтера, словно он был жив и все еще искал меня. Думать по-другому – означало бы навсегда расстаться с надеждой. Я много раз видела, что Бернадетт была на грани отчаяния от безнадежности ситуации, как ни пыталась она скрыть это от меня. Это было хуже смерти. Так что, несмотря ни на что, я все еще полна надежд.

Я сжала ее ладонь, чувствуя почти птичью хрупкость ее пальцев.

– Оказавшись в Америке, Бернадетт окрепла, но сердце ее по-прежнему страдало из-за разлуки с Бенджамином и Самюэлем. Я написала кучу писем во все инстанции, где, как мне казалось, нам могли помочь, и она ходила со мной на почту всякий раз, когда я отправляла очередное письмо, и произносила молитву, когда опускала их в ящик.