Междуморье

Ну да, вроде как Запад и классика – презрительные стереотипы: латыши тупые, литовцы воруют, русские – дикари, но если чего случалось, то высыпающихся из паромов финских туристов ожидали вывески "sex baar 24H" и т.д. Вот вроде бы и кузены в угрофиннскости, но здешние прекрасно знали, что тамошние сюда приезжают не ради угрофиннской души, а ради телесных утех.

Я встретился с эстонским журналистом. Выглядел он каким-то зажатым. Мв пили кофе. Мой собеседник был блондином, и для него было весьма важно, чтобы у меня сложилось правильное впечатление относительно Эстонии.

- А в чем шутка, - спросил я у него, - про шестипалость латышей.

Журналист очень смеялся.

- Потому что это смешно.

- Но почему?

- Потому что у людей по пять пальцев.

- Так ведь и у них тоже.

Собеседник отпрянул.

- Потому что они странные, и все.

- А Россию вы боитесь?

- Э-э, - начал отвечать тот. – Ну зачем ей война с НАТО? Опять же, русские знают, что здесь им лучше. Здесь они получают евро. А у себя они бы получали те дерьмовые рубли… Здесь всегда было, - рассуждал тот, - по-другому, не так, как где-либо в СССР.

Это вот "где-либо", я заметил, у него сквозь горло прошло с трудом.

- Эстонцев брали, чтобы те играли немцев у них в фильмах, - сообщил он с чем-то вроде гордости.

- Так что? – прокомментировал я. – Идеальная страна.

- Да нет, проблемы имеются, - отступил тот. – Это означает, - предупредил он, - что они не такие, как у вас, в Восточной Европе, у вас же там проблемы с договорами по отходам и так далее, в этом отношении у нас точно так же, как в Скандинавии. Но вот, к примеру, - задумался он, - пригодились бы дороги получше. А то наш президент, Тоомас Хендрик Ильвес, ничего не делает, только катается по миру и рассказывает, какая замечательная страна Эстония.

На паромы заходили финны с громадными ящиками с вином. Я сидел рядом с тяжеловатыми финнками[176]. Сразу было видно, что это финнки, а не эстонки – в своей скандинавскости они были очень естественными. Беспретенциозными. На них были футболки с группами, играющими death-metal. На руках – татуировки. Женщины вытащили свое рукоделье и стали работать спицами, создавая какие-то шарфики или свитера на зиму. При этом они разговаривали. Язык скакал и игрался в чехарду, ну а опровержение или отрицание звучало, словно жужжание зуммера[177].

Хельсинки

Что ни говори, но Финляндия – место странное. Запад за северо-восточным концом света. Если бы Польша располагалась там, то поляки, голову даю на отсечение, указывали бы на "неудачное географическое положение", как на источник всех польских проблем. Шучу. Если бы Польша там располагалась, тогда она была бы Финляндией, поскольку подчинялась бы тем же самым историческим процессам. Шучу.

Во всяком случае, уже доктор Мечислав Орлович, который более ста лет назад, перед началом Первой мировой войны изъездил всю Центральную и Восточную Европу, как только въехал в Финляндию (принадлежавшей в то время России), заявил: страна эта иная, народ совсем не такой.

Паром приближался к финским берегам. Окружающее весьма походило на Мазуры, только в большем масштабе. Темно-зеленые языки покрытой лесом суши вливались в воду, и в ней застывали. Дома были похожи на эстонские. Я глядел то в окно, то на крупную карту финского побережья, которая висела тут же. И от обоих видов трудно было оторвать глаз. На западе Финляндия чудесным образом раздроблена, суша рассыпается на тысячи маленьких островков. На миллионы. Даже не знаю. Здесь можно было бы прятаться веками, и никто бы тебя не нашел. Здесь, размышлял я, могут прятаться все: Джим Моррисон, Элвис Пресли, последние нацистские солдаты, которые не знают, что война закончилась; ба, вполне возможно, что где-то здесь имеются затерянные поселения викингов, которым не сообщили, что раннее средневековье уже закончилось. Паром подошел к берегу, опустились трапы. Передо мной шел металлюга в кожаных штанах и в куртке с гвоздями. На ногах у него были тяжелые черные деревянные сабо с голыми пятками. Пятки у него были потресканые, словно древесная кора, и это выглядело словно элемент имиджа.

Хельсинки и сам выглядел словно германский город, по крайней мере – поначалу. Дома высокие, песочного цвета, без претензий, как в Кройцберге или Фридрихсхайне[178]. Но вот на возвышенности стояли два культовых здания "под Византию". Оба странные. Византийскость одного из них заставляла подумать о модернистской версии, а второго – о готической.