Смерть смилостивится на третьей неделе. Условной, разумеется. Серапион Замек одному безмозглому монаху про Игнатия Лойолу. В первую неделю надлежит вспоминать мировые грехи, вперемежку с собственными, что для многих одно и то же. Например зверства испанцев в Америке, представлять тамошние ужасы, но не как ужасы, а упорно размышляя вообще о грехе, абстрактно, но в лице испанцев, после чего надлежит вспомнить что-нибудь из своего, но, поскольку мы не на исповеди, далее я не стану приводить примеров и так, думаю, Всевышний вложит в ваши глазницы понимание. Кивал в ответ, натужно соображая, в какой религиозно-инквизиционно-безвозвратный диспут хотят втянуть. Разговаривали в тенистом старого монастыря, в честь смерти какого-то четыреста или больше. Во вторую неделю, вдоволь навспоминавши грехов, надлежит припомнить всю земную Иисуса, тут, я разумею, тоже не нужно водовинных потоков. Кстати, готова ли моя яма? Вчера вкопал последний. Хорошо. Мне понадобится, проводил к ней, я здесь ещё не слишком пообвыкся. Разумеется. Брат Серапион, разрешено ли будет спросить? Спрашивай, неслух. Почему именно яма? Это выбор настоящего иезуита. Мы ещё молоды, но тверды в своей вере. Ты вспомнишь эти слова через много инквизиционных подвигов. Ну так вот. На третьей неделе ты умираешь вместе с Иисусом, а на четвёртой, как понятно, воскресаешь. Брат Игнатий настаивает ещё и на вознесении, в ту же четвёртую, но тебе это уже отскочит от тонзуры. С тебя довольно и воскресения, не забудь пришпилить к ногам нечто тяжёлое. Однако помни, нет воскресения без смерти. Брат Серапион, разрешено ли будет спросить. Спрашивай. Ты сказал «это выбор иезуита». Что за новая схоластическая дерьмовщина? Вы здесь что же, не слыхали про иезуитов? Я, как будто, слышал что-то такое, но верно не понял. В таком случае вам позавидует весь мир. Папа Римский утвердил наш орден несколько недель назад. А брат Игнатий и я иезуиты уже шесть лет. Жёсткая дисциплина внутренней распущенности и беспрекословное повиновение всем, кто говорит внушительнее тебя, вот наши принципы. Ты ещё прослышишь о иезуитах, брат, а теперь не пора ли нам отправляться? Двинулись вдоль правильного нагромождения булыжников вдаль, оба в капюшонах, со спрятанными в рукава кистями. Я позволил себе всё устроить за пределами обители, спутник Серапиона. Внутри тяжело чтоб никто не накирнулся во славу Христа. Хорошо, я тебя нестрого прощаю. Ты получишь описание обряда перед ямой, как использовать всё, я тебе уже объяснил. Да, благодарю твою иезуитскую щедрость и милость. Как я уже говорил, примеров пока нет, однако должно удастся, ведь многие эксперименты это подтверждали. Справа из-за здания келий открылась вся церковь, на высоких ступенях несколько тихо хаявших аббата послушников. В открытые в этот час, по дороге греха, из Мулюза прибивало продукты и худые вести, вскоре с неё и полем к небольшому перелеску в ста левее. Серапион обернулся на покинутый, простоял некоторое, пару солёных ручьёв по едва видневшемуся из-за стены куполу, спутник продолжал следовать. Настиг в качестве тренировки. Помни самое главное, Серапион, когда уже к яме между усохшего вяза-деревенского старосты. Вокруг отхваченные отростки, мешавшие. Если к тебе когда-нибудь явится человек или цверг и попросит помочь с фейерверками, сочти его ближним. Хорошо, брат. Серапион кивнул спутнику, тот, склонившись в глубоком, отвернулся и быстро в сторону монастыря, сверкая татуировками на пятках. Серапион с головы капюшон, немного над, всё более нависая грудью. В роде повторят последние миротворцы.