Межгосударство. Том 2

Миротворчество есть удары в грудь по адресу мира, апология есть защитное болботание. Далее цитируется из третьей «Апологии-шмапологии» Коновалова. «Из только кажущейся круглой земли лжи и правды, по которой в махшатном порядке ходят все люди, растёт пихта-семядоля нетеологического спора. Она велика больше внутрь, чем наружу, ветви длинны в пространстве-времени, иглы часты, секунды, осыпаются раз в три года. Ствол её, лишённый смоляных ходов, это главный спор с кольцами-годами. Ствол её, это непреходящий ствол всякого. Барабанит в подоконник так: самоубийство есть анатомическая дрянь, есть несиюминутная слабость, это капитуляция перед тяготами жизни в эпоху прогресса. Нет, самоубийство это главная из свобод, после мыслеречи. Представь с ясностью акта не с женой, отнимут через закон природы, будешь вынужден дожидаться естественной на ухабах. Когда в мире наступит второй золотой-мнимая первобытность век, болезни скорчатся под пятой, все станут умирать только от собственных, а главными из больниц на деньги города где кончают по желанию и слушают. Быть может тогда, в золотом другом на другой планете и перестанет записываться в гостиницах слабостию. Но сейчас, в нашу деревянную недоэпоху, когда прогресс только начинает путь своего состава из двух угольных вагонов по железной над пропастью, когда на каждом гибель и не гибнет лишь, удачнее вложил капиталы разной ничтожности, самоубийство величайшая из. Думаешь, не нужно мужества, чтоб решиться? Только самую малость, куда больший нужник, коптить дальше. Таков ствол спора, от коего осуществляется переход на одну из. Она так: представь с ясностью акта не с женой, отнимут через закон природы, будешь вынужден дожидаться естественной на ухабах. Чепуха чепух. Если не стану иметь возможности атаковать до верного себя самому, легко подставлю остолопов от человечества. Посмотрю с вызовом на городового, сзади вообще не помилую, присвою револьвер, саблю, и, размахивая всем этим, терроризировать праздники, при требовании полиции терроризировать поменьше, ослушаюсь, а не то ещё и поставлю их в очередь, вот меня и застрелят. Ты не знаешь их тактики, патроны лучше продать, тратить на бесполезного обществу суицидника. Опутают сетью, вероятнее навалятся вчетвером, обезоружат и проверят очко, усугубив решительность. Хорошо. Тогда наброшусь на водку для храбрости и пойду по подворотням, выкликая имена грабителей. Они станут требовать с меня гаман, я в ответ оскорблю их матерей, станут резать и стрелять по очереди. Найти смерть, если ищешь, проще плевка на кончик сапога недоброжелателя. Таковы ветви, полагают растущими как время по Ньютону, не так. На ветвях плоские иглы и вертикальные шишки, последние не берутся в рассмотрение. Иглы так: посмотрю с вызовом на городового, сзади вообще не помилую, присвою револьвер, саблю, и, размахивая всем этим, терроризировать праздники, при требовании полиции терроризировать поменьше, ослушаюсь, а не то ещё и поставлю их в очередь, вот меня и застрелят. Будто городовой, это тебе игривая профура. Так и позволит на себя. Нет, они проходят строгую, занимаются гимнастикой и английским боксом. Да какая там выучка. Эти увальни не могут догнать бегом самого распоследнего оборванца, притворяющегося, нет ног, стащил у торговки тухлую пережаренную. Ну тут ты не в своём праве. Я читал кровью на заборах об их упражнениях, после ещё и беседовал с одним, познакомился на балу под масками, инкогнито, чеши по самым секретам, самолично преподаёт им в намеренно отведённом для этого бокс и фехтование на рапирах. А ещё они там стреляют по всплескам молока и бегают по кругу при полном обмундировании, чтоб настигать. Таковы иглы и они почти не способны уколоть. Когда раз в три года, попадают на чашу автохтонных этому миру весов, через три раза под тяжестию опускается и курок автохтонного же пистолета, дуло смотрит во всё целокупно и в каждого представителя».