Крымов сказал, что если путева́́я бригада рабочих не восстановит дорогу, то он расстреляет их всех. Это заставило бригаду путейцев в ночь спешно укладывать рельсы обратно. А в четыре часа утра пришла телеграмма от Керенского, где он сообщал, что в Петрограде всё спокойно и переброску корпуса следует приостановить.
– Михаил Константинович, – Крымов обратился к Дитерихсу, – съездите в Псков, разберитесь с обстановкой. Я уже ничего не понимаю.
В Пскове командующий Северным фронтом генерал Клембовский знал не многим больше. Дитерихсу удалось дозвониться до Ставки. Генерал Романовский сообщил, что Корнилов на своём месте, с Керенским идут переговоры, компромисс более чем вероятен.
На станции Луга творилось что-то невообразимое. Скопившиеся эшелоны с казаками растаскивали паровозами, их тащили сорок-шестьдесят вёрст, а затем бросали на каком-нибудь полустанке или тупике, без фуража для лошадей, без еды для людей.
Зато среди них появлялись люди в солдатских шинелях и говорили:
– Товарищи, что же вы? Керенский вас из-под офицерской палки вывел, свободу вам дал, а вы опять захотели тянуться перед офицером, да чтобы в зубы вам тыкали! Так, что ли?
– Товарищи! Керенский за свободу и счастье народа! А генерал Корнилов за дисциплину и смертную казнь! Ужели вы с Корниловым?
– Станичники! Вы соль земли! Краса и гордость России! Скинули царя со своей шее, а теперь офицеро́в туда сажаете?
Растерянные донские и уссурийские казаки отказывались подчиняться приказам.
Офицеры корпуса попытались арестовать агитаторов, но казаки их отстраняли:
– Погодь, ваше благородие, пущай гутарит.
Вечером, у станции Антропшино Ингушским полком Кавказской туземной дивизии завязался бой неизвестно с кем. Отряд неизвестных отступил в Царское Село. Командир дивизии, князь Гагарин решил не рисковать и тоже отступил. Дивизия расположилось на станции Дно. И к ним из Петрограда Всероссийский мусульманский съезд направил внушительную делегацию. Среди них даже был потомок великого Шамиля. Они владели ингушским, черкесским и татарскими языками. Они были свои для горцев. В результате их деятельности Кавказская туземная дивизия потеряла всякую боеспособность.
Вечером 28 августа в Лугу из Петрограда к Крымову прибыли посланцы от «Республиканского центра» полковник Дюсимитьер и инженер Финисов. Они убеждали Крымова двигаться в столицу, где его с нетерпением ждёт офицерское подполье, обещавшее поддержку.
На самом деле в Петрограде офицерские организации не знали что делать. Никаких указаний из Ставки не поступало. Контрреволюционное подполье ждало посланцев Корнилова за деньгами, согласно договорённости в Москве, но так и не дождалось.
Противоречивые сведения поступали со всех сторон, Крымов не понимал, что надо делать и кавалерийский корпус управлялся всё хуже и хуже. 29 августа он попытался двинуть корпус к столице, но это не увенчалось успехом. Казаки митинговали и днём и ночью.
Вокруг Крымова привычный мир рухнул, вместе с ним рухнули и все его устои и представления. Он искренне считал, что неподчинение командирам, это следствие слабости командного состава. Теперь надо признать или он слаб как командир (а это признать он никак не мог) или что в мире что-то изменилось. Нельзя же расстрелять весь корпус! Да и кто будет расстреливать?
После некоторого раздумья, Крымов послал в Петроград связного к полковнику Самарину, своему бывшему начальнику штаба по Уссурийской дивизии, искренне полагая, что товарищ по оружию юлить и врать не станет. Он сейчас служил в военном министерстве. Самарин пообещал приехать в Лугу и утром 30 августа он появился в штабе Крымова.
– Александр Михайлович, – сходу заявил Самарин, – министр-председатель ждёт вас у себя в Зимнем дворце. Вашей свободе и безопасности ничего не грозит.
– И не должно ничего грозить, – заметил Дитерихс, – корпус выполняет приказ Корнилова, который в свою очередь, выполняет поручение Керенского Александра Фёдоровича.
– Вы со мной, Михаил Константинович? – спросил Крымов.
– Разумеется.
И рано утром 31 августа они прибыли в Петроград.
По городу расклеены листовки от большевиков:
Сталин явно время даром не терял, действовал.