Мятеж

– Вы извините меня? – сказал он, предлагая руку Сибелле и передавая свое шампанское официанту, которому он сделал жест оставаться рядом с Каролиной и ее бокалом.

Один танец. Они были коллегами. Ничего необычного. Никакого риска.

И вот Олливан вывел Сибеллу в центр зала, положил руку ей на талию и притянул к себе. Его сердце бешено застучало; он тысячу раз проклял себя за это.

– Не за что, – сказала Сибелла ему в подбородок. Он смотрел поверх ее макушки; картина небрежного, вежливого танца, не более того.

– За что я должен тебя благодарить?

– Спасаю тебя от этих женщин и от того лизания сапог, к которому тебя приговорил твой дед, – сказала она. – Ты простоял с ними больше часа.

Олливан рискнул взглянуть ей в лицо и был поражен тем, насколько знакомым может казаться россыпь веснушек с такого близкого расстояния. Астролог не мог знать ночное небо лучше, чем Олливан знал веснушки Сибеллы.

– Может, я наслаждался их обществом.

– Ах, да, меня тоже завораживают воображаемые токсины.

– Ты еще и подслушивала?

– Не будь слишком польщен, – сказала она. – Я проходила мимо. И, зная тебя – радуйся, что я утащила тебя прежде, чем твоя кровь закипела.

– Кипящая кровь пошла бы мне на пользу, тут прохладно, а я склонен к простуде.

Ей не удалось сдержать смех, и Олливан, прежде чем смог сдержаться, улыбнулся в ответ. Его поза стала расслабленной; рука на ее талии была слишком уверенной. Он сразу же пришел в себя, бросив взгляд туда, где был Джупитус.

Теперь он смотрел в их сторону.

Он снова придал своему лицу безразличное выражение и вздернул подбородок. Сибелла хотела сказать что-то еще, но замолчала, заметив в нем перемену. Последовало молчание, и он не понимал, было ли оно вызвано его собственным беспокойством.

Это была своеобразная пытка – он сомневался, что даже его дедушка смог бы придумать такую, – танцевать в неловком молчании с тем, с кем только что смеялся. Он мог ощущать холодное разочарование Сибеллы, но в этой ситуации он даже не почувствовал удовлетворения от того, что она вообще что-то испытывала по этому поводу. Ему страстно хотелось снова изучить ее веснушки, почувствовать все, что он чувствовал, когда в последний раз держал ее вот так. Вместо этого он, сам себя за это ненавидя, увеличивал дистанцию между ними.

И, земля и звезды, он ненавидел своего дедушку.

Джупитус отошел в другое место. Он разговаривал с одним из своих советников, и все же стоял боком, так, что краем глаза мог видеть Олливана. Ему нужно было покончить с этим. Он находил себе оправдания и…

– Ты никогда не изменишься, да?

Он снова посмотрел на Сибеллу. В ее глазах отражалась его собственная печаль. Но в то же время он увидел в ее взгляде обвинение.

– Что, прости?

Она печально улыбнулась.

– Все так же, как раньше. Ты здесь, и в то же время где-то далеко. Твои мысли витают совсем в другом месте.

Олливан отодвинулся подальше, чтобы полностью видеть ее лицо, пока будет объяснять, насколько несправедливым было ее обвинение.

– Как ты можешь так говорить? Да, конечно, большую часть времени был поглощен своими книгами и открытиями, но, Элли, – он сделал паузу, осознав, как ее только что назвал, но она не стала поправлять, – когда я был с тобой, каждая частичка меня принадлежала лишь тебе. Всегда. Не смей говорить, что ты помнишь все по-другому.

– Так было долгое время.

Теперь уже взгляд Сибеллы стал отсутствующим.

– Но я не смогла удержать твое внимание, так ведь?

– Так было всегда, – снова запротестовал Олливан.

– Пока не перестало быть.

Она вгляделась в его лицо и, должно быть, ясно увидела замешательство.

– Ты действительно не понимаешь, что я имею в виду, да? Ты даже не заметил, как отстранился.

– Я никогда…

Но она была права. Они сделали поворот, и над головой Сибеллы снова замаячило лицо его дедушки. Олливан почувствовал, как ярость закипает в животе. Забавно, это было так похоже на волшебство – на то, как оно ощущается в самом начале своего появления. Только вот Олливан в полной мере владел своей магией.

– Все дело в этом, не так ли? – спросил он резко. – Вот почему ты меня бросила.

Олливан всегда мог понять, когда дед блефовал. Алана стояла между ними, словно барьер, который защищал его от худшего, что мог сделать Джупитус. Алана была умна, популярна, у нее была поддержка во фракции, которую он сам же для нее и создал. Она была идеальной союзницей, но могла стать идеальной противницей, и Джупитус не был настолько глуп, чтобы думать, будто его люди не начинают обращать на нее внимание. Особенно сейчас, когда к нему подкрадывается старость. Он нуждался в поддержке своей дочери, и был только один способ потерять ее навсегда: угрожать ее детям. Да, были обстоятельства, при которых он мог потерять больше, чем ее поддержка, – например, будущее Харта, если другие лидеры фракций узнают о его торговле на черном рынке, но пока Олливан угрожал только своей и так незавидной репутации, Алана была надежной защитой своего сына.

За несколько месяцев до изгнания Олливана Джупитус нашел решение. Он начал угрожать Сибелле.