Мифология. Бессмертные истории о богах и героях

— Конечно, можно, но зачем тебе? <…> Пускай он явится сюда, — но вправе узнать и я, чем удручен ты, царь.

— Кому ж еще открыться мне, жена, в моей беде? — горестно промолвил Эдип. — Итак, узнай: отцом / Мне был Полиб, коринфский уроженец / <…> но случай произошел <…> / На пире гость один, напившись пьяным, / Меня поддельным сыном обозвал. / <…> Сомненья грызли: слухи поползли. / И, не сказавшись матери с отцом, / Пошел я в Дельфы. Но не удостоил / Меня ответом Аполлон, лишь много / Предрек мне бед, и ужаса, и горя: / Что суждено мне с матерью сойтись, / Родить детей, что будут мерзки людям, / И стать отца родимого убийцей. / Вещанью вняв, решил я: пусть Коринф / Мне будет дальше звезд, — и я бежал / <…> Когда пришел я к встрече трех дорог, / Глашатай и старик, как ты сказала, / В повозке, запряженной лошадьми, / Мне встретились. Возница и старик / Меня сгонять с дороги стали силой. / Тогда возницу, что толкал меня, / Ударил я в сердцах. Старик меж тем <…> / Меня стрекалом в темя поразил. / С лихвой им отплатил я. В тот же миг / Старик, моей дубиной пораженный, / Упал, свалившись наземь, из повозки. / И всех я умертвил… И если есть / Родство меж ним… и Лаем…

Иокаста возразила, что единственный оставшийся в живых кричал, мол, разбойников было много, не один.

— Поистине его не мог убить мой бедный сын — он сам погиб младенцем, — заключила она.

Они рассуждали вслух, выискивая доказательства того, что Аполлон ошибся в своем пророчестве. Как раз в этот момент из Коринфа прибыл посланец с известием о смерти Полиба.

— Где вы, богов вещанья? — воскликнула Иокаста. — Боялся царь Эдип его убить — и прочь бежал; Полиб же сам скончался, как рок велел, не от его руки.

Вестник улыбнулся многозначительно.

— Так этот страх привел тебя к изгнанью? — обратился он к Эдипу. — Сказать по правде, страх напрасен твой. <…> Не в родстве с тобой Полиб. Такой же он отец тебе, как я. <…> Ни он тебя не породил, ни я. <…> Из рук моих тебя он принял в дар.

— А ты купил меня или нашел? — начал расспрашивать ошеломленный царь. Он хотел узнать, кто были его настоящие мать и отец.

Вестник сказал, что родители Эдипа ему неизвестны.

— Мне передал тебя <…> пастух. <…> Он, помнится, слугой назвался Лая.

— Он жив еще?.. Увидеть бы его… — не унимался Эдип.

Иокаста побелела, лицо ее исказил ужас.

— Не все ль равно? О, полно, не тревожься и слов пустых не слушай… позабудь… — быстро проговорила она.

Эдип не понимал, почему Иокаста так горячо пытается прервать разговор.

— Что все равно? Мое происхожденье? — недоумевал Эдип.

— Коль жизнь тебе мила, молю богами, не спрашивай… — твердила Иокаста. — Моей довольно муки!

Сорвавшись с места, она скрылась в глубине дворца.

Тем временем в зал вошел незнакомый старик. Вестник, окинув его внимательным взглядом, сказал, что это тот самый пастух, который отдал ему мальчика.

— Его ты знаешь? — спросил Эдип старика. — Ты его встречал?

Пастух не ответил, но вестник не сдавался:

— Скажи, ты мальчика мне отдал — помнишь, — чтоб я его, как сына, воспитал? <…> Вот, милый друг, кто был младенцем этим, — сказал вестник, указывая на Эдипа.

— О, будь ты проклят! — отшатнулся пастух. — Придержи язык.

— Ты о младенце отвечать не хочешь! — рассвирепел Эдип. — <…> Добром не хочешь, — скажешь под бичом. <…> Младенца ты передавал ему?

— Старика не бей! — взвыл пастух. — Передавал… Не спрашивай ты больше, ради бога!

Эдип пригрозил казнить его, если он не признается, чей это был ребенок. Пастух сдался:

— Ребенком Лая почитался он… Но лучше разъяснит твоя супруга, ее спроси!

— Так отдала тебе она младенца?

— Да, царь, — простонал пастух. — <…> Велела умертвить. <…> Злых страшилась предсказаний. <…> Был глас, что он убьет отца.

Нечеловеческий крик вырвался из груди царя. Теперь он наконец понял все.

— Увы мне! Явно все идет к развязке. О свет! Тебя в последний раз я вижу! В проклятии рожден я, в браке проклят, и мною кровь преступно пролита!

Он убил своего отца и женат на собственной матери. Для него нет избавленья. Ни для него, ни для нее, ни для их детей. Все они опорочены.

Эдип заметался по дворцу, ища свою жену… и мать. Он нашел ее в опочивальне. Она была мертва. Покончила с собой, осознав сокрушительную правду. Стоя над ее остывающим телом, Эдип тоже свел счеты, но не с жизнью. Он выколол себе глаза, чтобы навсегда лишиться света дня. Непроглядная тьма стала для него убежищем — лучше жить в ней, чем смотреть полными стыда глазами на мир, который прежде был светлым и прекрасным.

Антигона

Этот сюжет я беру из двух трагедий Софокла — «Антигона» и «Эдип в Колоне», за исключением эпизода гибели Менекея, о которой рассказывается в трагедии Еврипида «Финикиянки».

* * *