За этим столпотворением в ужасе наблюдал дражайший друг Ахилла Патрокл, все отчетливее понимая, что больше не может оставаться в стороне. Глядя на побоище, он прокричал Ахиллу: «Величайшее горе постигло ахеян! / Все между ими, которые в рати храбрейшими слыли, / В стане лежат, иль в стрельбе, или в битве пронзенные медью. / <…> Но ты, Ахиллес, один непреклонен! / О, да не знаю я гнева такого, как ты сохраняешь … / <…> В бой отпусти ты меня и вверь мне своих мирмидонян… / Дай рамена облачить мне твоим оружием славным: / Может быть, в брани меня за тебя принимая, трояне / Бой прекратят; а данайские воины в поле отдохнут, / Боем уже изнуренные; отдых в сражениях краток. / Мы, ополчение свежее, рать, истомленную боем, / К граду легко отразим от судов и от сеней ахейских». При этих его словах один из греческих кораблей запылал, словно факел. Ахилл заявил, что готов отправить свою дружину, но сам защищать ахейцев не может, поскольку Агамемнон оскорбил его честь: «…Гнев мой не прежде смягчу, как уже перед собственным станом, / Здесь, пред судами моими раздастся тревога и битва. / Ты, соглашаюсь, моим облекися оружием славным, / Будь воеводой моих мирмидонян, пылающих боем: / <…> вижу, прибитые к морю / Держатся только на бреге, на узком, последнем пространстве / Рати ахеян; на них же обрушилась целая Троя… <…> / Так да не будет, Патрокл! Отрази от судов истребленье…»
Патрокл облачился в сияющие доспехи, хорошо знакомые всем троянцам и повергающие их в трепет, и повел в бой дружину Ахилла — мирмидонян. Сперва троянцы дрогнули под ударом этой фаланги, думая, что воинов ведет сам Ахилл. Тем более что Патрокл какое-то время сражался не менее доблестно, чем великий греческий герой. Но в конце концов он сошелся один на один с Гектором, и участь его была решена, как у вепря в схватке со львом. Душа Патрокла, вылетевшая из тела, пронзенного смертоносным Гекторовым копьем, устремилась в царство Аида. Гектор сорвал с поверженного противника доспехи и надел на себя, отбросив свои. Казалось, вместе с ними он обрел всю мощь и боевой дух Ахилла, и теперь противостоять ему не смог бы никто из греков.
С наступлением темноты битва прекратилась. Ахилл сидел у своего шатра, дожидаясь возвращения Патрокла. Но вместо друга он увидел сына старика Нестора, быстроногого Антилоха, который стремглав бежал к нему, заливаясь горючими слезами. «От меня ты услышишь горькую весть… Пал наш Патрокл! и… совлек все оружие Гектор могучий!» — возвестил юноша. Его слова повергли Ахилла в такую мрачную скорбь, что все вокруг начали опасаться за его жизнь. Услышав стенания, поднялась из глубоких морских пещер мать Ахилла, нимфа Фетида, чтобы утешить сына. Он сказал ей, что намерен отомстить за друга: «Сердце мое не велит мне / Жить и в обществе быть человеческом, ежели Гектор, / Первый, моим копием пораженный, души не извергнет / И за грабеж над Патроклом любезнейшим мне не заплатит!» Рыдающая Фетида призывала его вспомнить, что ему самому предначертано умереть тотчас вслед за Гектором. Ахилл был непреклонен: «Я ни Патрокла от смерти не спас, ни другим благородным / Не был защитой друзьям, от могучего Гектора падшим… / <…> Гневом таким преисполнил меня властелин Агамемнон. / Но забываем мы все прежде бывшее… / Я выхожу, да главы мне любезной губителя встречу, / Гектора! Смерть же принять готов я, когда ни рассудят / Здесь мне назначить ее всемогущий Кронион и боги!»
Фетида перестала его отговаривать. Она попросила только об одном: «Не вступай в боевую тревогу, / Снова пока не приду я и сам ты меня не увидишь: / Завтра я рано сюда с восходящим солнцем явлюсь / И прекрасный доспех для тебя принесу от Гефеста».