Мифология пространства древней Ирландии

Шлиге Куаланн, дорога, ведущая Конаре к смерти, парадоксальным образом появляется в повести как дорога, ведущая героя к королевской власти. Другими словами, дорога инаугурационного ритуала становится дорогой ритуала смерти. В другом древнеирландском предании из того же цикла «О потомстве Конаре Великого» («De shíl Chonairi Móir») сказано, что Конаре был королем, поставленным сидами. Он назван «королем, которого призраки поставили на царство» (bertatar síabrai hirríge)[286]. Позже, в конце своего пути и своей жизни, в тексте «Разрушения…», Конаре был назван «королем, которого призраки изгнали из мира» (Is é rí insin loingsite síabrai din bith

)[287]. Дорога же в сюжете играет роль лиминальной зоны для предопределенных встреч героя со сверхъестественным, проявляющимся из сида.

Впервые дорога упомянута в предании в описании «бычьего пира» (tairbfheis). Особый ритуальный спящий на пиру, отведав мяса и выпив отвара, видит во сне будущего короля Тары Конаре на дороге: «Муж бычьего пира во сне увидел обнаженного человека, в конце ночи идущего по дороге в Тару с камнем в своей праще» (At-chonnairc fear na tairbfheisi in tan sin ina chotlud fer lomnocht i ndiaid na haidche íar sligi na Temrach 7 a chloch ina thailm

)[288]. Здесь имеется в виду Шлиге Куаланн. Дорога играет важную роль в инаугурации короля как путь, ведущий в «королевский центр», начавшийся еще во сне. Спящий на пиру, упомянутый здесь, скорее, выступает как посредник между правдой, т. е. знанием, и толкователями (четырьмя друидами). Его роль схожа с ролью оракула в Дельфах. Таким образом, появление Конаре в Таре всегда существовало в том источнике знания, откуда спящий на пиру получил свое откровение.

Образ обнаженного юноши с пращой напоминает библейского Давыда. Очевидно, именно он имелся в виду монастырскими редакторами предания. Однако образ этот не уникален для Библии. Обнаженный царь – это интегральный элемент царской церемонии rajasuya в Индии. Это обнаженное состояние символизировало обратное превращение царя в эмбрион, и сам ритуал символизировал новое рождение. Таким же образом обнаженное состояние Конаре в конце дороги и последующая церемония символизировали его рождение как короля.

Появление нового короля часто описывается в ранней ирландской литературе как появление в Таре молодого воина, пришедшего по одной из дорог. Так же в «Битве при Маг Туред» («Cath Maige Tuired») появляется перед воротами Тары Луг Самилданах, идущий на Пир Тары. Луг, защитник Племен богини Дану в их борьбе с фоморами, становится затем их королем, и он уже носит королевскую диадему при своем появлении в Таре[289]

. Поэтому дорога, ведущая в Тару, действительно была королевской (rígrót), дорогой появления короля и его инаугурации.

Конаре начинает свой путь на бычий пир в Таре по Шлиге Куаланн из долины Лиффи. Он достигает брода Ат Клиат (в современном Дублине) и преследует прекрасных птиц на своей колеснице, пока птицы не достигают моря (скорее всего, разбойники с Ингкелом высадились позже примерно в этом месте). Птицы описаны здесь как сверхъестественные оборотни, схожие с отцом Конаре, связанным с сидами или друидами, который иногда носит перья. Птицы как посланцы между небом и землей особо почитались кельтами, в ранних ирландских источниках описывается, что друиды (как Мог Руйт) и филиды носили одежды из перьев (enchendach «капюшон из перьев»). Безумный Суибне, герой среднеирландской повести, также носил перья и считался птицей-человеком[290]

. Дорога, лежащая между мирами, – это самое естественное место для проявления таких персонажей, как, например, síabrai, преследующие Фер Фи.

Когда Конаре преследует птиц до моря, пока они не оказываются на волнах (Imsui co mbui oc muir ina ndegaid) (§ 13), появляется король птиц Немглан (мы все еще находимся на Шлиге Куаланн) и не дает Конаре нарушить его первый гейс – не убивать птиц. Немглан открывает Конаре правду о его происхождении и сон человека на бычьем пиру. Что касается места, где происходит откровение, важно, что согласно «Разговору двух мудрецов» («Immacallam in dá thuarad») ирландские филиды считали, что «на краю водной глади всегда было место откровения мудрости» (bá baile fallsigthe éicsi dogrés lasna filedu for brú usci)[291]. Так что знание о своем отце было открыто Конаре «на краю водной глади», так же как смерть отца стала известна филиду Неде в вышеупомянутой повести.