Мифы классической древности

Быстро – благодаря могучим гребцам – очутился корабль в открытом море. Подул легкий ветерок, гребцы сложили весла и распустили парус. Ясно было небо; дул попутный ветер, легко и весело бежал корабль по слегка взволнованному морю. Наступал вечер, пловцы достигли уже почти половины дороги, как с юга подул бурный ветер и вспенилось мрачное море. "Райны долой! Паруса плотнее привязывай к райне!" – воскликнул кормчий, но за шумом волн и ревом бури никто не слыхал его приказаний; каждый распоряжался по-своему. Кто складывал весла, кто затыкал весельные отверстия, а кто срывал парус с мачты. Иные поспешно выливали воду из корабля, иные хватались за райны. А буря становится страшней и страшней. Со всех сторон подымаются сильные ветры, неистово борются они друг с другом и взрывают гневное море. Оробел сам кормчий и не знал уже, что ему делать, что приказывать, что запрещать: в такой тяжкой беде потеряешь всякое искусство. Громко вопят пловцы, скрипят канаты, со страшным шумом сталкиваются волны, грохочет грозное небо. Высоко подымаются пенистые волны, будто хотят они достигнуть неба и обрызгать мрачные облака. То опускаются они вглубь, до дна морского и, унося оттуда златожелтый песок, сами блистают золотом; то кажутся мрачнее вод подземного Стикса. И трахинский корабль то будто погружается в бездны тартара, то, охваченный мощными волнами, подбрасывается ими к высокому небу. Часто от удара волн трещат бока корабля и так сильно, как медный таран или стенобитный камень громит разрушающуюся твердыню. Уже расшатываются клинья, показываются трещины и открывают путь роковым водам. Ливнями льет дождь из разреженных туч: будто хочет небо всей массой своей погрузиться в море, а море, громоздя волну на волну, силится достигнуть небесных высот. Обильным потоком льется вода с парусов, и в одну массу сливаются небесные воды с морскими. Не видать звезд на небе эфирном, буря усилила еще более ночную тьму. Лишь там и сям рассекают воздух блестящие молнии и ярким светом своим обливают прозрачные волны. Вода проникла уже внутрь корабля. Как мужественный воин, не раз уже пытавшийся взобраться на стену осажденного города, наконец, воодушевленный надеждой на победу и томимый жаждой славы, один из целых тысяч взбирается на стену – так яростно устремляется на корабль девятый вал и до тех пор не перестает громить его, пока не уступит ему усталое судно. Водой наполнилась уже почти вся полость корабля. Задрожали от страха путешественники: такой ужас царствует в осажденном городе, когда часть вражьего войска подкапывает извне стены, а другая уже ворвалась в город. Никакое искусство не может теперь спасти несчастных; всякая новая волна грозит новой бедой. Упали духом пловцы: кто из них плачет, кто простирает к небу руки, произносит обеты и напрасно молит богов о спасении. Иные стоят в изумлении, как бы оцепенелые, иные завидуют тем, кого ждет спокойная смерть, иные думают о братьях и отце, о жене и детях, и всякий о том, что всего дороже ему на родине. Об одной Алкионе думает Кеикс: лишь ее имя призывает он, и хоть к Алкионе одной он стремится, – все же рад, что она далеко. Хотел бы Кеикс взглянуть на берега своей родины, да не знает, в какой стороне родина: так бушует бурное море, так непроглядна беззвездная ночь. Ветром уже сломало мачту, сломило руль: высоко поднявшись, горделиво смотрит на свою добычу торжествующая волна и, точно Афон или Пипд, брошенный в открытое море, падает она и тяжестью своей погружает корабль в глубину. С ним погружается в воду часть экипажа и гибнет. Остальные, желая спастись, хватаются за обломки киля. Рукой, державшей скипетр, Кеикс держится за последние рассеянные обломки корабля и напрасно взывает о помощи к отцу и к тестю. Но чаще всего на устах у несчастного пловца имя Алкионы. О ней думает он, ее призывает, к ней желает быть принесенным волной, когда постигнет его неминуемая гибель, ее руками хочет быть погребен. Алкиону призывает Кеикс, пока позволяют ему напирающие на него волны, и даже поглощенный волнами шепчет он ее имя. Эосфор, отец Кеикса, в ту ночь не показывался из мрака. Нельзя ему было сойти с неба высокого, и вот в густых облаках скрыл он лицо свое.

Дочь же Эола Алкиона, не зная о тяжкой беде, считала ночи и дни, остававшиеся до возвращения супруга. Она приготовила уже одежды, в которые должен был по возвращении нарядиться ее супруг. Всем небожителям воскуряла фимиам, но чаще всего приступала к алтарям Геры, защитнице брака, и молилась о супруге своем, молилась, чтобы воротился он здоровым, чтобы не разлюбил ее, не полюбил другую. Одно лишь это последнее желание Алкиноы было исполнено. Но не потерпела Гера-богиня, чтобы возносились ей мольбы за умершего; и чтобы не простирала напрасно к алтарям ее руки царица, повелела она верной вестнице своей Ириде поспешить в жилище бога снов и повелеть ему послать Алкионе сновидение, которое бы открыло ей гибель супруга. Оделась Ирида в свою блестящую, тысячецветную одежду и, блистая радугой, поспешила к жилищу Сна.