Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Дорогой Мариано, мой долг предупредить вас. Письма находятся в руках генерала Бандераса. Быть может, я разглашаю политическую тайну, но вы, наша дружба, родина… Словом, дорогой Мариано, мы не можем, мы не должны забывать о престиже нашей страны! Письма в руках Бандераса…

— Мне приятно это слышать. Уверен, что господин президент сумеет их сберечь.

Тонко рассчитанная циничность барона де Беникарлеса несколько обескуражила Селеса, но он продолжал настаивать:

— Дорогой Мариано, я не хочу судить о содержании писем, но почитаю долгом предупредить вас о возможной опасности.

— Весьма вам признателен. Не советую, впрочем, поддаваться слишком смелым догадкам. Поверьте, что письма эти не имеют ни малейшего значения.

— Хотел бы надеяться. И все же, дорогой Мариано, я опасаюсь скандала.

— Неужто здешнее общество столь невежественно? Ведь это же смешно и глупо придавать значение подобным пустякам!

Дон Селес кивнул головой, поддакнув:

— Безусловно, и все-таки скандал надо предотвратить.

Барон де Беникарлес презрительно сощурился:

— Какая чепуха! Конечно, не буду от вас скрывать, что этот Куррито меня заинтересовал. Вы с ним знакомы? Советую, между прочим, познакомиться!

Посланник говорил с такой любезной улыбкой, с налетом такой элегантной чисто британской невозмутимости, что у сбитого с толку гачупина не хватило духу продолжать высокопарные свои наставления. Поняв, что они не достигают цели, он пробормотал, теребя перчатки:

— Нет, с ним я не знаком. Но вам, Мариано, я советую заручиться дружбой генерала.

— А вы полагаете, он плохо ко мне относится?

— Полагаю, что вам следовало бы с ним повидаться.

— Это верно. Повидаюсь непременно.

— Умоляю вас сделать это во имя матери-родины, во имя всей нашей колонии. Бы ведь хорошо представляете себе ее состав: по большей части люди грубые, прямолинейные, лишенные какой бы то ни было культуры… Если же вдруг по телеграфу придут свежие политические новости…

— Не премину тотчас сообщить! Желаю всяческих успехов! Воистину, вы великий человек, достойный нового Плутарха^{119}. С богом, дорогой Селес!

— Повидайтесь с президентом республики.

— Сегодня же вечером.

— Ухожу с радостной надеждой.

VI

Отдернув занавеску, Куррито Душенька вылетел из своего тайника словно оглашенный:

— Исабелита! Ты была просто гениальна!

Барон де Беникарлес остановил его величественным жестом, исполненным благородного негодования:

— Подобный шпионаж кажется мне возмутительным!

— Посмотри мне в глаза!

— Я говорю серьезно.

— Будет придуриваться!

Нежный зеленоватый полумрак от кедров и миртов, росших в саду, обтекал занавески, едва волнуемые ветерком, пропахшим нардом. Сад вице-королевы расстилался внизу изящной геометрией фонтанов и миртов, прудов и ухоженных дорожек. Черные зеркала прудов среди кипарисных колонн походили на великолепные архитектурные клаузулы. Министр его католического величества с искрой высокомерия в голубом фарфоре глаз повернулся спиной к шкодливому юнцу и, выйдя на выбеленный крытый балкон, какие встречаются только в домах колониальной постройки, вставил в глаз монокль. Из сада устремлялись вверх по балкону сочные стебли вьюнков, а за окнами темнела густая зелень сада. Барон де Беникарлес приник лбом к витражу. Его долговязая, жеманная, энглизированная фигура выражала озабоченность. Куррито и Мерлин, не трогаясь со своих мест, созерцали разобиженную Исабелиту, погруженную в акварельный сумрак балкона, любовались причудливыми линиями его конструкции, сработанной из разных сортов пахучего дерева. Невольно приходили на память восточные и бурбонские лаки и менуэты, которые когда-то танцевали вице-короли и принцессы с поэтическим именем «Цветок миндаля». Очарование нарушил Куррито, смачно сплюнувший в сторону:

— Исабелита, сокровище мое, не испорти прическу! Или ты отыскиваешь на своей голове шишку лжи в предвидении вечернего визита? Придется-таки тебе пошевелить задом и сбегать на пару слов к тирану Бандерасу!

— Мерзавец!

— Исабелита, перестань ругаться! Подумаем лучше о спасении.

Книга третья

Нота

I