Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Да ну? Впрочем, это не удивляет меня. Я так и предполагал, но события развернулись быстрее, чем я думал.

— Селес, вы будете назначены министром финансов. И уж тогда вспомните меня, несчастного изгнанника. Разрешите обнять вас?

— Дорогой Мариано!

— Жизнь достойно увенчала вас, Селестино!

С деланной предусмотрительностью усадил он на диван пузатого богатея, придвинул кресло и с молодцеватым видом уселся рядом. Брюхо гачупина заходило от прилива счастья. Подумать только: Эмилио вызовет его телеграммой… Родина-мать!.. Смутное предвкушение новых высоких обязанностей, ожидающего его почета и грядущего величия захлестнуло его. Он испытывал странное ощущение безмерного роста собственного духа и одновременно усушения плоти. Дон Селес погрузился в нирвану^{117}. Неземной музыкой звучали скандируемые слова: священные обязанности… доклад, парламент… алтарь отечества. Лозунг «Все для родины!» наполнял его восторженным трепетом. Дебелая эта матрона с короной на голове, щитом и мечом в руках рисовалась ему сейчас прекрасной актрисой, декламирующей на залитых светом подмостках чудесные звучные стихи. Дон Селес видел себя облаченным в священные ризы, тщеславное воображение возносило его на крыльях расшитого золотом форменного фрака в заоблачные высоты. Так павлин распускает веер сказочного своего хвоста. Призрачные видения и расчетливые торгашеские выкладки проносились перед его взором в стремительном полете, образуя причудливые арабески. Досточтимый гачупин побаивался сокращения своих доходов: перед ним стоял выбор — эксплуатация индейцев и негров или служение матери-родине. Со вздохом расстегнул он камзол и достал бумажник:

— Дорогой Мариано, признаюсь вам как на духу, что в создавшихся в этой стране тяжелых финансовых обстоятельствах переезд в Испанию чреват для меня серьезными потрясениями. Вы знаете меня, знаете причины, побуждающие торопить вас, и потому, приняв во внимание добрую мою волю, вы не станете, надеюсь, ставить меня в затруднительное положение!..

Барон де Беникарлес, пряча улыбку, трепал уши своего Мерлина.

— Разлюбезнейший Селестино, мы напрасно поменялись ролями! Все ваши извинения, все ваши слова я рассматриваю как мне принадлежащие. Не вам их подобало произносить. Разлюбезнейший Селестино, не пугайте меня вашим бумажником, который для меня страшнее любого пистолета! Спрячьте его поскорее, и продолжим наш разговор! Я продаю в Аликанте усадьбу. Почему бы вам не приобрести ее? Это будет роскошным подарком другу и красноречивейшему трибуну! Решайтесь, я отдам вам ее почти задаром.

Дон Селес Галиндо закатил глаза. Лицо, окаймленное бурыми бакенбардами, озарилось загадочной улыбкой.

V

Усилием воли досточтимый гачупин вознес свою мысль до самых возвышенных пределов: чувство исторической ответственности и надуманного патриотизма побуждало его рассматривать переписку посла его католического величества с Куррито из Севильи как прямое поношение желто-красного знамени. «Извращения!» — и сразу откуда-то из глухого далека возникла перед ним улыбающаяся маска тирана Бандераса. «Извращения!» — проскандировала слог за слогом ядовито-зеленая челюсть. И дон Селес, как подобает возлюбленному сыну, тут же дал себе обет принести в жертву матери-родине охвативший его стыд, который красным пятном выступил на шишкообразной его лысине. Поползновение прикрыть позорные деяния посланника его католического величества показалось ему в этот момент неслыханным патриотическим актом. Брюхо богатея, волнуемое приступами великодушия, запрыгало, подобно речному поплавку. Барон, примостившись на краю дивана, испытующе смотрел на него с двусмысленно-сладенькой протокольной улыбкой. Дон Селестино с участливым состраданием протянул ему руку. Так, вероятно, Мария Вероника протягивала свое покрывало Иисусу Христу^{118}.

— Я достаточно пожил на этом свете. А когда человек поживет с мое, он вырабатывает определенную философию в отношении к людским слабостям. Вы понимаете меня, дорогой Мариано?

— Нет, признаться, не понимаю.

Барон де Беникарлес прищурился. Его голубоватые яйцевидные глаза сузились. Выражение лица дона Селеса вдруг совершенно изменилось. Насупившись, он вкрадчиво, доверительным тоном начал:

— Вчера полиция, превысив, с моей точки зрения, свои полномочия, задержала одного испанского подданного и произвела обыск в его доме… Повторяю: превысив свои полномочия.

Дипломатическое чучело понимающе кивнуло головой, проворчав:

— Знаю. Только что забегал ко мне с этой печальной новостью Куррито Душенька.

Полномочный министр его католического величества улыбался. Расплывшиеся по жирному лицу румяна придавали ему выражение сплюснутой саркастической маски. Дон Селес был поражен выдержкой посланника:

— Мариано, дело слишком серьезно! Нам надо условиться, как бы замять его.

— Разлюбезнейший Селестино, вы же сама невинность! Все это не имеет ровным счетом никакого значения.

Саркастическая маска полномочного министра сменилась сладострастной, отчего слой румян покрылся новыми трещинками. Селес заговорил еще более вкрадчиво и доверительно: