Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

Когда ты станешь читать эти строки, я уже буду ехать вместе с Маурисио туда, где он получил работу благодаря твоей доброте, которая также вернула мне ренту; вместе с его заработком это позволит нам жить не слишком бедно. Я не прошу у тебя прощения, ибо после этого, я уверена, ты убедишься, что ни я не могла тебя сделать счастливым, ни, уж конечно, ты — меня. Когда у тебя пройдет первое потрясение, я напишу тебе, почему я совершила этот шаг теперь и в такой форме. Маурисио хотел, чтобы мы бежали в самый день свадьбы, сразу после венчания; но план его был слишком сложен и показался мне, кроме того, ненужной жестокостью. Как я уже говорила тебе когда-то, надеюсь, мы останемся друзьями. Твой друг

Эухения Доминго дель Арко.

Р. S. Росарио с нами не едет. Она остается тебе, и можешь с нею утешиться».

Аугусто повалился на скамью совершенно уничтоженный. Потом встал на колени и начал молиться.

Когда он вышел из церкви, ему казалось, что он спокоен, но то было ужасное спокойствие позора. Он пошел к дому Эухении, где застал ее родственников в полном унынии. Племянница сообщила им письмом свое решение и не появлялась всю ночь. Парочка села в поезд, который отправлялся вечером после свидания Аугусто с невестой.

— Что же нам теперь делать? — сказала донья Эрмелинда.

— Нам остается, сеньора, — ответил Аугусто, — только терпеть!

— Это недостойно! — воскликнул дон Фермин. — Такие поступки нельзя оставлять без возмездия!

— И это говорите вы, дон Фермии, анархист?

— При чем тут анархизм? Так не поступают. Так нельзя обманывать мужчин!

— Другого она и не обманула! — сказал холодно Аугусто, и его ужаснула холодность, с которой он произнес эти слова.

— Но она его обманет, обманет, не сомневайтесь!

Аугусто почувствовал демоническую радость при мысли, что Эухения в конце концов обманет и Маурисио. «Но уже не со мной», — сказал он очень тихо, так что едва ли сам себя услышал.

— Что ж, я сожалею о случившемся и еще больше — о вашей племяннице, но я должен удалиться.

— Вы понимаете, дон Аугусто, что мы…

— Да, я все понимаю, но…

Пора было уходить. Еще несколько слов, и Аугусто ушел.

Он был в ужасе от самого себя и от того, что с ним происходило, точнее, от того, чего с ним не происходило. Эта холодность, по крайней мере внешняя, с которой он встретил нежданную и наглую выходку, это спокойствие заставили его усомниться даже в собственном существовании. «Будь я такой же мужчина, как все, — говорил он себе, — мужчина с характером; будь я просто человеком и существуй на самом деле, разве б я мог встретить такой удар так спокойно?» И он начал, не отдавая себе в том отчета, ощупывать себя и даже щипать, чтобы проверить, чувствует ли он боль.

И вдруг кто-то потерся об его ногу. Это был Орфей, вышедший ему навстречу, чтобы утешить. Увидев Орфея, Аугусто, как ни странно, очень обрадовался. Он взял его на руки и сказал:

— Радуйся, мой Орфей, радуйся! Будем радоваться вместе! Уже никто тебя не выкинет из моего дома! Никто нас не разлучит! Мы проживем вместе и вместе умрем. Нет худа без добра, даже если худо велико, а добро очень маленькое, и наоборот. Ты верен мне, Орфей, ты верен! Я понимаю, иногда ты будешь уходить и искать себе подругу, но из-за этого ты не убежишь из дому, не оставишь меня; ты верен мне, только ты. Послушай, чтоб ты не уходил, я принесу домой собаку; да, я принесу тебе подругу. Ведь сейчас я не знаю, вышел ли ты встречать меня, чтобы утешить мое горе, или встретил меня, возвращаясь со свидания с подругой? Во всяком случае, ты верен, и никто не выкинет тебя из моего дома, ничто не разлучит нас.

Он вошел в дом и лишь тогда ощутил одиночество; буря разразилась в его душе, которая раньше казалась спокойной. Его охватило чувство, в котором смешались грусть, горечь, ревность, ярость, страх, ненависть, любовь, сожаление, презрение и, главное, стыд, безмерный стыд и нестерпимое сознание своего смешного положения.

— Она меня убила! — сказал он Лидувине.

— Кто?

— Она.

И он заперся у себя в комнате. И рядом с образами Эухении и Маурисио в его мыслях возник образ Росарио, которая тоже посмеялась над ним. И он вспомнил свою мать. Бросился ничком на постель, зубами вцепился в подушку. Ни слова не мог он произнести, монологи застыли в нем, душа как будто онемела. И Аугусто разразился слезами. И плакал, плакал, плакал. И в бесшумном плаче растворялись его мысли.

XXX

Когда Виктор вошел к Аугусто, тот сидел на диване, забившись в угол, и смотрел в пол.

— Что с тобой? — спросил Виктор, кладя руку ему на плечо.

— И ты еще спрашиваешь? Разве ты не знаешь, что со мной случилось?

— Знаю, но я знаю о случившемся извне, то есть я знаю, что сделала она; а вот что произошло с тобой, изнутри, так сказать, этого я не знаю; не знаю, почему ты так сидишь.

— Да, это невероятно!

— Тебя бросила любимая, обозначим ее буквой «а», но разве не осталась тебе «б», или «в», или любая другая из энного числа?

— По-моему, не время шутить.

— Напротив, самое время пошутить.