Приземляясь для ночёвок, Мийол с командой словно окунались в болото. Молодому магу вовсе не требовалась
Люди-люди. Человеки. Его — говоря теоретически — родня по виду.
Они же и друг на друга, на близких и равных, смотрели так, что призывателя временами начинало подташнивать! Они привычно изливали свою агрессию на всех подряд! И если странствующим с помощью собственного воздушного транспорта доставались в основном лживо-льстивые слова с частыми поклонами (на вкус Мийола —
Что ж. За последнюю неделю команда навидалась всякого.
Например, они видели женщину, что с неприкрытой злобой пинала вусмерть пьяного мужчину. Изрыгающую при этом такие слова, что даже слушая их, ощущаешь себя запачканным. А толпа равнодушно обтекала жертву алкоголя и насилия. И ладно бы только толпа — патруль стражи точно с таким же равнодушием обогнул пару, продолжая обход.
Чем-то провинившихся слуг порют на скотном дворе. А то и прямо в трактирном зале, на виду у всех. Притом не всегда лёгкой плетью; пару раз наказующие использовали бич, от хлёстких ударов которым на спинах раскрывались полосы алого мяса, кровоточащего, жуткого. Порой на спинах избиваемых попросту живого места не находилось от свежих и старых ран.
И да: сцены порки приходилось наблюдать чем дальше, тем чаще.
Посреди площади торчат из брусчатки столбы. К столбам (добро ещё, не всем) привязаны люди. Большинство равнодушно идёт мимо, но часть задерживается: плюнуть, ударить, оскорбить. Особенно Мийола выморозила стайка ребятни, дружно выдиравшей у привязанной волосы. Несчастная бессильно ругалась, но от её некогда пышной шевелюры осталась едва половина — а затейники-детки продолжали с шакальим хохотом драть локоны, дёргая голову привязанной в разные стороны и не обращая внимания на выступающую на скальпе кровь.
Вдоль улицы сидят полуобнажённые люди. Обоих полов, хотя женщин отличить не так-то легко. Голод превратил в обтянутые кожей скелеты всех без разбора — и молодых, и старых, и дев, и парней… и детей. Десятки, сотни почти одинаковых ещё живых… какой-то франт отломил кусок выпечки и кинул под ноги полутрупам. Разразилась омерзительнейшая, медленная и неуклюжая драка за еду среди тех людей-скелетов, что ещё могли хоть как-то двигаться. Франт же смотрел на это, медленно жуя и улыбаясь одними глазами; две более чем просто полненькие дамы, сопровождавшие его, также смотрели на драку — со спокойным презрением во взглядах.
А разговоры в трактирах?
— …сошлись на Бурьянном пустыре. На одной стороне — Красные Черепа, штук тридцать не то все сорок злобной мелочи с камнями и палками. На другой — Жабодавы, полторы дюжины таких вполне себе взрослых бандюков с семнадцатилетним вожаком во главе.
— И кто взял верх? Опять Жабодавы?
— Нет. Черепа-то, пока полегли, Жабодавов проредили-поранили, а по ослабшим ударили Камнерукие. Помощница вожака Жабодавов его предала, говорят, потому оно так вышло…
— …какая по счёту это у него жена?
— Пятая вроде. Или шестая. Да какая разница? С его доходом он мог бы позволить себе менять этих сучек хоть трижды в год, по жене на сезон…
— …я, говорит, это зерно лучше свиньям скормлю, чем всяким нищим оборвышам…
— …окончательно допился.
— И что теперь?
— Да как всегда. Родня поделит наследство, жену с детьми на улицу — кому они вообще нужны? Очередное пополнение в толпах нищих.
— Да, всякой лишней сволочи развелось до облаков — не то, что при Империи…
— …им предложили в третьем сезоне вместо репы вырастить на том поле змеептиц. Так, знаешь, вежливо попросили, как клановые Воины это умеют. Даже почти никого не поломали. Почтенные люди, землевладельцы, предложение это обдумали, значит, ну и — согласились…
А ещё человеческие города, такие красиво-аккуратные сверху, при ближайшем знакомстве с ними воняли. Иногда вообще смердели. Если Мийол больше страдал от своей повышенной магической чувствительности и ореола витающих вокруг эмоций, то Шак, несомненно, хуже переносила смесь запахов, способных отбить аппетит даже у Охотника.