Михаил Козаков: «Ниоткуда с любовью…». Воспоминания друзей

И так же плавно любая тема перетекала в чтение стихов. «Представление» могло длиться дольше, чем все предполагали, а когда прерывалось, то лишь на время, до следующей встречи. Говоря о скрытых интригах и кознях, помешавших спектаклю или выходу в свет фильма, он доходил до крика. Выделялось какое-нибудь заключительное слово-вердикт, указательный палец замирал в воздухе. Лицо меняло выражение стремительно. Глаза вспыхивали гневом, затем взгляд угасал, смотрел внутрь себя – недосказанное вылепливалось мимикой. Пауза и тяжелый вздох. Лоб падал в ладонь. И почти без перехода, слегка остыв, менялись настроение и тема. Лицо Михал Михалыча расплывалось в улыбке, глаза наполнялись слезой и любовью. Вспоминал что-то трогательно смешное, чаще всего о «гениях» – Пашке, Ролике, Олежке, Дэзике… Отвлекаясь от его монолога, я наблюдала за плавным танцем его рук. Глядя на них, можно было сказать, что их обладатель изящен в движениях души. Было что-то балетное в его пластике, в осанке прямой спины, в приподнятом подбородке, он всегда красиво нес себя, и это приковывало к нему внимание. И как бы ни страдал говоривший, а он очень часто мимикой именно страдал, даже восторгаясь, – родинка на кончике его носа заставляла меня улыбнуться, она разбавляла серьезный тон какой-то детскостью. Весь его облик выдавал в нем романтичного и легкого человека. Может, немного легкомысленного. Может быть, слишком нервного, впадавшего в депрессию, но не злодея и не шекспировского трагика, которых он достаточно сыграл на сцене и в кино.

Я разглядывала его годами, сначала как зритель, потом как младшая коллега по сцене и экрану. Но эти встречи не перерастали в непрерывную связь или прочную дружбу. Они были вспышками: есть Михал Михалыч где-то рядом – много мимики и жестов, много стихов и – нет его. И вдруг, в три – пять шагов, он оказался совсем близко, вплотную. И стал для меня Мишей, на «ты». Как будто время внезапно ускорилось и прижало меня к нему, чтобы я почувствовала его прерывистое дыхание за внешне респектабельным фасадом. Правда, на этот рывок от Михал Михалыча к Мише у меня ушли пара десятков лет и несколько прожитых в эти годы историй.

1977/78 год. В Театре на Малой Бронной за кулисами во время спектакля «Месяц в деревне» он вдруг попросил меня выйти поговорить, когда я отыграю свою сцену. В моем сознании произошел переворот: Ракитин, которого играл Михал Михалыч, вызвал Верочку, которую играла в спектакле я, на лестничную площадку поговорить о своей реальной жизненной драме. Это нарушало сложившийся образ поведения наших персонажей, как в пьесе, так и в жизни. На сцене в это время бушевала трагедия Натальи Петровны – в исполнении Ольги Яковлевой, моя героиня, Верочка, по сюжету была влюблена в Беляева – Даля. Беляев – Даль полюбил Наталью Петровну, она – его… Ракитин – Михал Михалыч – был самым сдержанным и рассудительным во всей пьесе, он всех успокаивал, не теряя самообладания. Таким же виделся мне на репетициях и сам Михал Михалыч. И вдруг…

Мы стояли с ним на лестничной площадке. Оба в костюмах своих персонажей, в гриме… Это было нелепо и совершенно неожиданно. На лестнице Михал Михалыч признался, что его бросила невеста. Прямо перед свадьбой. Перед загсом. Из-за нее он ушел от верной и любящей жены, с которой прожил много лет. У него были самые серьезные намерения – он предложил руку и сердце. Его новая избранница согласилась, а в последний момент отказала. Что он натворил?! Поломал семью. Заставил страдать самого преданного ему человека – жену. И что теперь? Что он упустил, как поверил, обманулся?! Через десять минут мы вернулись доигрывать спектакль. Бедный Михал Михалыч… думала я, наблюдая из-за кулис, как он играет здравомыслящего Ракитина и выслушивает лихорадочные монологи Натальи Петровны. Кто бы знал, что у него сейчас на душе… Как это он так. Такие страсти?! У Михал Михалыча? – никогда бы не подумала… И вот так взять и всё мне рассказать!

После ухода из Театра на Малой Бронной в мою орбиту так или иначе попадал Михал Михалыч, правда, поначалу через членов его семьи. Я познакомилась с Гретой, мамой Кирилла Козакова, первой женой Ми-хал Михалыча – голубоглазой, светловолосой интеллигентной женщиной. Она работала художником по костюму на телеспектакле «Цезарь и Клеопатра» режиссера Александра Белинского, где я играла. Там же снимался юный Кирилл, с которым мне еще предстояло много общаться и дружить впоследствии. Михал Михалыч любил повторять:

– Каких жен я выбираю, а?! Имена как на подбор: Грета, Медея, Регина!

В 1981 году, летом, Михал Михалыч приступил к съемкам «Покровских ворот». Сниматься в «Покровских» меня уговорила мама, работавшая на картине ассистентом. Я отказывалась, не хотела играть в комедии, не понимала юмора этой ретро-саги. Основным доводом были ее слова:

– Ну ради Миши! Он очень просит.