Милая , 18

—     Уж это пусть моя сестра решает!

—     О, для нее все, что делает ее дорогой бра­тец, — все хорошо.

Андрей резко повернулся, вышел и все-таки хлопнул дверью, тем самым засвидетельствовав, что он не перестал быть самим собой.

Пауль постучал трубкой по зубам и покачал го­ловой. ”И куда его заносит? — подумал он. — Все еще несется впереди кавалерийского эскадрона. Сколько он еще продержится перед тем, как его поставят перед взводом карателей? Но и под рас­стрелом Андрей будет, очевидно, смеяться”. И на минуту Пауль позавидовал этой беззаветной храбрости, неспособной к отступлению. Только раз он, Пауль Вронский, проявил такую инстинк­тивную храбрость — когда эта немецкая харя — Рудольф Шрекер потребовал доставить еврейских женщин в публичные дома. А ведь подобные моменты наверняка еще будут. Хотелось бы ему стать на те минуты Андреем Андровским. Хватит ли у него смелости в дальнейшем? Кто знает. Если бы можно было положить мужество в коро­бочку и открывать ее по мере надобности!

Из кухни донесся какой-то шум, и Пауль вышел из кабинета. Дебора кричала на Зосю.

—     Что тут происходит?

—     Зося украла наше серебро. Рахель видела, как она его передавала через забор своему не­путевому сыну.

—     Это правда, Зося? — спросил Пауль.

—     Да! И нечего! Не буду извиняться! — закри­чала Зося. — Оно мое! И еще как! Годами я чис­тила за вами вашу еврейскую грязь.

—     Господи! — ахнула Дебора. — Мы же к тебе относились лучше, чем твой родной сын! Мы же его вытаскивали из тюрьмы каждый раз, когда он попадал туда из-за пьяных драк. Я платила док­тору за тебя и за твою сестру, когда ты не могла работать.

—     Вы привели немцев в Польшу! — закричала Зося. — Священник нам сказал: во всем виноваты евреи! — она плюнула им в лицо и, перевалива­ясь, вышла из кухни.

Дебора тихо плакала, прижавшись к Паулю, а он старался ее успокоить.

—     Не верю своим ушам, — шептала она. — Не верю.

—     Ничего не поделаешь, немцы их подстрекают.

Вошел грузчик.

—     Машина готова. Вы говорили, что хотите по­ехать с нами на Сенную, показать, куда ставить вещи.

—     Пани Вронская сейчас поедет с вами.

Грузчик приподнял кепку и вышел.

Дебора вытерла слезы. Пауль вынес из кабине­та нарукавные повязки.

—    Тебе и детям придется их носить, — сказал он.

Она взяла их, внимательно посмотрела и наде­ла одну на правую руку.

—    Какой стыд! — произнесла она. — В первый раз мы должны объяснить детям, что они — евреи...

Глава пятая

*  *  *

Рабби Соломона чаще всего называли ”великим рабби Соломоном”. Один из самых образованных людей не только в Варшаве, но и во всей Поль­ше, он был душой религиозного еврейства. Этого скромного человека все любили за то, что он всю жизнь учился, молился и обучал вере дру­гих. Его решения были очень популярны среди религиозных евреев.

Не последнее место в ряду многих его качеств занимала политическая гибкость. Когда, спуска­ясь с талмудических и этических высот на зем­лю, человек сталкивается с действительностью, нужно уметь ладить с евреями разных толков и групп. Благодаря этому умению его часто проси­ли быть посредником между людьми крайних взгля­дов.

Каждая сионистская организация считала, что она и только она — столп сионизма, а те, кто не в ее рядах, — псевдосионисты. И рабби Соло­мон тоже считал, что его сионизм, безусловно, самый правильный, потому что основан на Биб­лии, которая говорит, что Мессия[33] придет и поведет рассеянных по миру детей Израилевых в Землю обетованную. Рабби Соломон видел в этом не столько сионизм, сколько основу иудаизма. А всякие новые идеи — ревизионизм, социализм, коммунизм, интеллектуализм — с его точки зре­ния были просто удобными заменителями истинной веры; он их не разделял, но относился сочувст­венно, понимая, что нужно обладать огромной внутренней силой, чтобы не взбунтоваться про­тив всех издевательств, которые приходится тер­петь.

И новые формы сионизма есть бунт людей сла­бых, не способных молчаливо и с достоинством терпеть страдания, молиться и принимать как часть жизни те наказания, которые Бог им шлет, дабы они стали достойными хранителями Святого Закона.

После того, как немцы закрыли его синагогу, он еще больше, чем прежде, старался поддержать дух своей общины. Даже под градом приказов его спокойная сила, его советы помогали людям жить —   и они шли к нему вереницами.

В конце одного особенно трудного дня к нему пришел Александр Брандель. Старик приготовился отдохнуть в словесном поединке с ученым сионис- том-историком.

Обменявшись положенными любезностями, Алекс приступил к делу.

—     Мы полагаем, — сказал он осторожно, — что время требует от нас отбросить всякие разногла­сия и объединиться на той основе, где у нас расхождений нет.

—     Но, Александр, два еврея не бывают соглас­ны между собой ни в чем.

—     В чем-то все же бывают, рабби, например забота о сиротах, взаимная помощь...

—     И что же мы должны предпринять в тех об­ластях, где, как вы говорите, у нас расхожде­ний нет?