Мильтон в Америке

Он пошарил внутри своей шерстяной накидки и извлек из дальнего кармана несколько кусочков колотого сахара. Я и не подозревал об этом тайнике: должно быть, он, как запасливая белка, грыз их втихомолку, когда меня не было в каюте. «Где мой столик?» - «Вот он». Он разложил три кусочка сахара. «Вот Двор в Уайтхолле. Вот Парламент. А это - я в Петти-Франс. Ну, что скажешь?» - «Близко». - «Чересчур близко. Я в кольце опасностей и злых языков. Косые взгляды, Гусперо, тяжелей сносить, чем насилие. Ремесленники, горожане, подмастерья…» - «Я тоже был подмастерьем!» Он жестом велел мне замолчать. «Наслушавшись нечестивых королевских приспешников, все они обратятся в шаткоголовую, обезумевшую толпу, готовую поклоняться любым идолам. Честная вольность свободной речи вновь, подобно скоту, впадет в немотство». - «Скоты, сэр, немыми не бывают. От них в Смитфилде такой шум стоит, что перевернулась бы в гробу ваша покойная бабушка. - Он потянулся, чтобы отвесить мне оплеуху. - Это и есть свободная речь, сэр! Не забывайте о честной вольности!» - «Что такое свобода - судить мне, а не тебе. - Он улыбнулся про себя. - В своем бессловесном состоянии ты не способен припомнить, что происходило совсем недавно. Порядок и благочиние, насажденные Советом, были сброшены, подобно ярму, и из старого папского бардака, порожденное тавернами и игорными домами, потянулось воинство оборванцев и душегубов, настолько невежественных и злобных, что они уже грозили мне смертью на той самой улице, где я жил. До меня дошло известие, что в моем обиталище будет устроен обыск, сундуки и бумаги опечатают. И тогда я составил план. Моя жена два года назад умерла, но дочерей я взять с собой не мог». - «У вас есть дочери?»

Услыхав эту новость, хранившуюся, вроде кусочков сахара, в полном секрете, я даже присвистнул от'удивления. «Две. Они не пожелали меня сопровождать. Иметь отца, объявленного вне закона, само по себе опасно, но содействовать ему в бегстве… было бы с их стороны полным безумием. Мне помог бежать в ту ночь мой прежний секретарь».

Он подобрал сахар и сунул его обратно в карман.

Апреля 25-го, 1660. Он жалуется, что ему осточертела корабельная еда: копченая рыба, солонина и прочее. «Принеси мне доброго бекона и горох с маслом, - сказал он мне. - И еще пудинг, приготовленный в салфетке». - «Как?» - «Ну выпроси или позаимствуй. Нет. Сделай вот что… - Он склонился над сундуком, нащупал замок, а потом открыл его ключом, который вынул из связки, висевшей у него на шее. - В Лондоне перед отъездом я перевел несколько псалмов. Выменяй один из них на коринку и муку. Благочестивые пилигримы охотно поделятся крохами запасенного провианта в пользу более духовной пищи. - Я усомнился в этом, однако не проронил ни слова. - Найди-ка мне 107-й псалом. Там есть подчеркнутая красным строка: "Они блуждали в пустыне по безлюдному пути и не находили населенного города"».

Рыться мне пришлось целую вечность, но наконец я воскликнул: «Вот он! Здесь и блуждание, и пустыня - и рядом стоит крестик». - «Возьми рукопись и поблуждай по кораблю. Закрой дверь».

Я отправился в «богомолам» (такую кличку дали этому семейству матросы погрубее): Баблеи из Илфракомба падали на колени, стоило только порыву ветра надуть паруса, возносили молитвы и стенали подобно обитателям Бедлама - вот почему я и счел их легкой добычей. Я прошел мимо них, вполголоса декламируя переведенный хозяином псалом. «Что это такое, добрый юноша?» Мистер Баблей подскочил ко мне немедля, готовый стлаться пластом при любом упоминании чего-нибудь библейского. «О, сэр! Это речь самого мистера Мильтона о трудах, предстоящих нам в пути!» - «Хвала Всевышнему! Мистер Мильтон наставляет или утешает нас?» - «Мой господин неизменно склоняется к утешению». - «О, да- да!» - «Но для поучения он выбирает точные набожные слова. - Я положил собеседнику руку на плечо. - Из всей братии он выделил вас, сэр». - «Благодарение Господу!» - «Он желает, чтобы именно вы являлись хранителем его религиозной поэзии в нашей новой обители. - Я вручил мистеру Баблею рукопись, которую он принял с величайшим благоговением. - Взамен ничего не нужно». - «Ничего? Надеюсь, только наши молитвы?» - «Именно. - Я взвесил его слова и постарался ответить равной мерой. - Ваши молитвы будут его ободрять. Когда я направился к вам, мистер Мильтон сказал мне вслед, что они крайне для него необходимы - и вместе с тем как нельзя более отрадны. - Я помолчал. - Но мне страшно за него, мистер Баблей».

Он стиснул мой локоть и пристально всмотрелся мне в глаза: «Вам страшно? Бога ради, что произошло?» - «Корабельный рацион слишком груб для его нежного желудка». - «Воистину у него внутренности святого Павла». - «Я твержу ему то же самое. Святой Павел не сходит у меня с языка. - Я поколебался, но только с минуту. - Хотелось бы знать, не найдется ли у вас горсточки овсяной муки или похлебки - улучшить его трапезу?»

По моим наблюдениям, эти пуритане хватали цепко, а отдавали скупо, однако набожному Баблею не удалось увернуться от моей сети.