Милые детки

– В июле 1976 с ней ничего особенного не происходило. Если вы, конечно, не о том, что мы с Винни родились. Полагаю, нами она в основном и занималась, ни в какие передряги, тем более криминальные, не влипала, насколько мне известно. Уж наверное, я бы знал, если б что-то такое было.

Харпер поняла, что разговор заходит в тупик. Возможно, стоит подойти с другой стороны.

– Вы ведь мистер Сеттл? Роберт?

– Да, это я.

– Вы не допускаете, что она могла не рассказать вам об этом? Что, возможно, она не хотела, чтобы вы знали?

– Мм, – протянул Роберт, обдумывая ее слова. – Ну, кто знает, конечно. Если бы она… она что, совершила преступление? О таком, наверное, она могла бы и умолчать.

Харпер выдержала небольшую паузу, достаточную, чтобы посеять сомнение, но слишком короткую, чтобы подтвердить или опровергнуть сказанное.

– Я бы хотела поговорить об этом с ней лично, если вы не против. Могу сама позвонить, если вы дадите мне номер.

– Боюсь, не получится. У нее деменция. Рано начался Альцгеймер. Она и меня-то уже практически не узнает. – У Роберта Сеттла вырвался тихий всхлип.

Харпер замялась. Его было ужасно жалко. Можно представить себе, насколько это страшно – наблюдать, как деменция отбирает у тебя любимого человека.

– Мне так жаль. Я понимаю, что вам сейчас очень тяжело. Еще и я звоню, свалилась как снег на голову. Простите.

Повисла пауза. Затем Роберт сказал:

– Вообще, если речь про события сорокалетней давности, то, бог его знает, может, вам и удастся что-нибудь из нее вытянуть.

– Серьезно?

– Она не помнит, что ела на завтрак, большую часть времени не узнает собственных детей, но порой вспоминает какие-то вещи из времен своей молодости. Кстати, как раз недавно рассказывала мне про роды – если честно, кое-что из этого я предпочел бы не знать. Может, дело в погоде – что-то у нее в голове такое всплывает от этой жары. Ей кажется, что на дворе все еще семидесятые.

– Так значит, я могу с ней поговорить?

– Думаю, попытка не пытка. Но не обещаю, что вы от нее услышите что-то дельное. Бывают дни, когда она вообще ни слова не произносит.

Вдоль стен общей гостиной были расставлены кресла с высокими спинками. Почти все пустовали – лишь в одном или двух сидели пожилые пациенты. Одному из них сиделка помогала пить через трубочку. Эми и Харпер ждали в углу, улыбаясь дежурным санитарам, отказываясь от чая, который кто-нибудь из них время от времени предлагал. Роберт явился с опозданием, вид у него был измотанный. Он поздоровался с санитарами, назвав каждого по имени, а затем, представившись Эми и Харпер, повел их через всю гостиную к выходу и оттуда, по коридору, в комнату своей матери. Высокий и подтянутый, Роберт напоминал детектива-инспектора Траппа сложением, но не манерой – уверенности в себе ему явно недоставало. На ногах у него были коричневые кожаные сандалии, а на лице – несколько удрученное выражение, которое он не слишком успешно пытался замаскировать улыбкой.

Перед тем как войти в комнату, уже взявшись за ручку двери, он обернулся:

– Чудес не ждите, ладно?

Харпер и Эми кивнули, и он первым вошел внутрь.

Виктория сидела в кресле у кровати, рассеянно глядя в пространство, едва ли замечая картинки, которые беззвучно мелькали на экране телевизора перед ней.

– Привет, мам. – Роберт присел с ней рядом и бережно взял ее за руку. – Я привел к тебе гостей.

Виктория медленно повернулась на голос, вгляделась в его лицо. Ее слабая улыбка растаяла.

– Вы кто?

– Это я, мама. Роберт.

– Какой еще Роберт? – Она высвободила руку, нахмурилась.

– Твой сын Роберт.

– Я вас не знаю.

По сравнению со сгорбленными старичками в общей гостиной она казалась совсем молодой: всего шестьдесят восемь лет, волосы еще не поседели окончательно, морщин не так много. Она отвернулась от Роберта, и Харпер заметила, как у него поникли плечи.

– Я прихожу каждый день, – сказал он. – Иногда она меня сразу узнает, и мы замечательно болтаем. Иногда принимает за брата или за отца. А иногда вот так – вообще со мной не разговаривает. Альцгеймер – жестокая болезнь.

Виктория снова сидела в той же позе, что и вначале, снова с безмятежным выражением смотрела в пространство, чуть мимо телевизора.

– Да, ее, наверное, это все ужасно пугает, – сказала Эми.

– Жестокая по отношению ко мне, я имел в виду. Ей-то что, она через пять минут забудет. А мне приходится все это выдерживать.

Харпер пододвинула к креслу Виктории еще одно, для себя.

– Простите, миссис Сеттл? Я из полиции. Хотела задать вам несколько вопросов о том, что случилось в 1976 году.

Женщина не пошевелилась, даже глаз не подняла. Харпер мельком взглянула на Роберта, тот пожал плечами:

– Продолжайте. Надо хоть попробовать.

– Это насчет близнецов, – сказала Харпер, – ваших мальчиков, Роберта и Винсента.

– Где они? – Виктория обернулась, оглядывая комнату. – Где мои мальчики?

– Я здесь, мам, – сказал Роберт. – А Винни в Австралии, помнишь?

Виктория уставилась на сына, вцепившись в подлокотник кресла с такой силой, что тот скрипнул. В ее взгляде мелькнуло узнавание.

– Роберт? – Она протянула руку, и он сжал ее в своей.

– Мам? – произнес он с дрожью в голосе.