Minima Moralia. Размышления из поврежденной жизни

Счастлив ли ты, можно узнать у ветра. Несчастному он напоминает о хрупкости его дома и пробуждает от легкого сна и от тяжелых сновидений. Счастливому он поет песнь о защищенности: яростный свист говорит ему о том, что ветер больше не имеет над ним власти.

Беззвучный шум, знакомый нам с давних пор по снам, доносится до бодрствующего из кричащих заголовков газет.

Мифическая весть Иову[22] вернулась с появлением радио. Тот, кто авторитетно сообщает нечто важное, предвещает беду. Английское слово solemn означает одновременно «праздничный» и «грозный». Власть общества, стоящего за говорящим, сама собой обращается против тех, к кому обращаются.

Недавнее прошлое всегда представляется таким, будто его уничтожила катастрофа.

Выражение исторического в вещах есть не что иное, как выражение испытанных мук.

У Гегеля самосознание было «истиной достоверности себя самого», или, по выражению из Феноменологии, «родным ему царством истины»{52}

. Даже когда они уже этого не понимали, самосознанием буржуа была по крайней мере гордость за то, что они обладают состоянием. Ныне self-conscious означает всего лишь рефлексию над «Я» в его скованности, в осознании бессилия: знание, что ты есть ничто.

Бесстыдство многих людей состоит уже в том, что они говорят «я».

Сучок в твоем глазу – лучшее увеличительное стекло.

Даже самый убогий способен найти слабые стороны у выдающегося человека, и даже самый глупый – отыскать ошибку в мыслях умнейшего.

Первый и единственный принцип сексуальной этики: обвиняющий всегда неправ.

Целое есть неистинное{53}.

30. Pro domo nostra[23]

{54}. Когда во время прошлой войны – которая, как и всякая война, кажется по сравнению с последующей миром – симфоническим оркестрам многих стран заткнули их бахвалистые глотки, Стравинский написал свою Историю солдата для скромного, шокирующе скудного по составу камерного оркестра. Она стала лучшей его партитурой, единственным значимым сюрреалистическим манифестом, под конвульсивно-визионерским воздействием которого в музыке проявилась некая доля отрицательной истины. Предпосылкой к созданию этого произведения была бедность: оно именно потому столь радикально демонтировало официальную культуру, поскольку вместе с доступом к ее материальным благам ему был закрыт доступ и к ее враждебной всякой культуре помпезности. В этом обстоятельстве содержится подсказка для производства духовных благ после нынешней войны, прокатившейся по Европе волной столь мощных разрушений, сравниться с которыми зияния в музыке Стравинского не могли даже помыслить. Прогресс и варварство, образующие сегодня массовую культуру, переплелись настолько, что восстановить неварварское состояние можно исключительно посредством варварской аскезы, направленной против этой культуры и против прогресса в выразительных средствах. Никакое произведение искусства, никакая мысль не имеет шансов выжить, не отрекшись от ложного изобилия и первоклассного производства, от цветного кино и телевидения, от иллюстрированных журналов для богачей и от Тосканини{55}. Более старые медиа, не рассчитанные на массовое производство, сегодня обретают новую актуальность – актуальность еще не охваченного им и позволяющего импровизировать. Лишь им одним удалось бы избежать столкновения с единым фронтом трестов и техники. В мире, где книги давно перестали выглядеть как книги, ими являются лишь те, что перестали быть таковыми. Если бы у истоков буржуазной эры стояло открытие печатного станка, то вскоре пришлось бы отказаться от него в пользу ротатора – единственного подходящего, неброского средства распространения.