Мёртвая рука капитана Санчес

Здесь располагалась столица молодого эмирата Адрар, и жил эмир, его придворные и его подданные: ткачи, кузнецы, ювелиры, кожевники, красильщики, торговцы и музыканты. И здесь капитана ждала неожиданность, предсказать которую было совсем нетрудно.

В толпе, запрудившей окраинную площадь Атара, он увидел знакомого араба. Он осунулся, похудел за эти дни, но держался со спокойным достоинством. Только глаза его с беспокойством скользили по фигурам караванщиков, и, казалось, плакали без слёз.

Вторым заметил араба Бонтондо. Он придушенно ойкнул, бросил поводья доктору Леггу, и, не дожидаясь пока его верблюд сядет, свалился с него на землю и притаился за колесницей. Араб увидел Платона и стал спешиваться. Платон, быстро глянув на капитана, тоже сошёл с верблюда, вышел арабу навстречу и произнёс:

– О, достойнейший… Скажи мне, чего ты хочешь? Я – Мугаффаль Абул-л-Фарах готов ответить перед тобою за действия своих людей.

Лицо араба исказилось судорогой, но он справился с собой, и скоро только плачущие глаза выдавали его чувства. Он ответил:

– Я ищу гадальщика на кофейной гуще достопочтенного Бонтондо. Где этот прекрасный человек? Я хочу поблагодарить его за спасение моего сына.

На чёрном красивом лице Платона не дрогнул ни единый мускул.

****

Араба звали Иусуф ибн Хамдис. И у него дома, во время его отсутствия, умерла родами жена Ясмин, единственная и горячо любимая, а ещё, как и предсказывал Бонтондо, пала кобыла, а конюший покончил с собой. Только дом не сгорел. Дом был цел, но то, что Ибн Хамдис поторопился со своим приездом в город, спасло его новорожденного ребёнка, который остался один и с которым перепуганная, растерянная челядь не знала, что делать.

И вот теперь благодарный араб нашёл Бонтондо, который ехал в свите принца Абул-л-Фараха, и пригласил принца и его супругу пожить в своём доме, обещая окружить их домашней заботой. Что и говорить, это заманчивое предложение нашими измученными путешественниками было с благодарностью принято.

И конечно, домашняя забота наличествовала, причём забота по-восточному гиперболическая. Баня, бассейн, тенистый сад, великолепные лошади, прекрасный стол – всё было к услугам джентльменов. Многочисленная челядь буквально ловила каждое их желание. «Прекрасной госпоже» Молли и принцу Мугаффалю отвели отдельные покои. Капитан с доктором Леггом жили в своей комнате, матросы во главе с Беном Ганном – в своей. Дом, а точнее комплекс помещений достойного Ибн Хамдиса, был самым типичным домом, входящим в понятие архитектура арабского Магриба…

…каждый магрибинец знает, что этот регион в первые века нашей эры входил в состав Римской империи, оставившей после себя в Северной Африке целые города с великолепными общественными сооружениями, украшенными скульптурой и богатым каменным, живописным и мозаичным декором. Потом, после непродолжительного господства германцев-вандалов, Магриб становится частью Византийской империи, что нашло отражение в многочисленных памятниках раннехристианского искусства – базиликах и баптистериях с их каменной резьбой, мозаикой и живописными росписями.

Каждый магрибинец знает, что арабские завоевания VII

века создали в этом регионе прекрасную возможность для влияний культуры Сирии и Месопотамии, Ирана и Средней Азии. Но уже в первые века господства ислама Магриб, с его основным берберским населением, обособился от Халифата, а борьба с арабским угнетением приняла здесь форму, основанную на строжайшем исполнении всех норм ислама. С IХ века берберские династии объединили страны Магриба в единое государство, и, несмотря на фанатизм и невежество «воинов ислама», искусство в этих регионах всё-таки развивалось, становясь богаче и сложнее.