Мёртвая рука капитана Санчес

Особенно расцвела культура, когда завязались интенсивные связи с христианской Европой и арабской Испанией (Андалусией). В Магрибе арабская художественная культура продолжала стоять на высоком уровне вплоть до конца ХIV – начала ХV века. Но с ХVI века арабские страны Северной Африки (кроме Марокко) попадают в зависимость от турецких султанов, а затем от западноевропейских стран…

Вот такие сложные напластования противоречивых культур на каждом шагу встречали наши джентльмены во внутреннем убранстве дома Ибн Хамдиса. Так что дом был всем хорош… Только спустя какое-то время они стали замечать, что хозяин этого великолепного дома всё время лежит в саду, окружённый кувшинами с разнообразными напитками и кальянами, под действием которых он постоянно и пребывает.

– Наш хозяин скоро сопьётся, – первым проявил свою озабоченность капитан.

– Ведь ислам запрещает мусульманам пить, – ответил ему доктор Легг недоумённо.

– Коран и освобождение рабов рассматривает, как гуманный и желательный для благочестивого мусульманина поступок, – сказал капитан и нахмурился. – Однако на протяжении всего Средневековья количество рабов в мусульманских странах почти не сокращалось… Работорговля и сейчас – один из самых ходовых товаров на восточных рынках.

– Надо что-то делать… Я тоже считаю, что наш хозяин сопьётся, – сказал мистер Трелони и посмотрел на Платона.

И вот, после очередной трапезы, когда хозяин дома, как всегда, позвал своих музыкантов и танцовщицу, джентльмены, возлежа вместе с ним на изумительных резных диванах из душистого кедра, повели такие речи.

– Вы, арабы – очень древний и просвещённый народ, – сказал капитан хозяину. – Весь мир пользуется вашими арабскими цифрами.

Капитан замолчал и перевёл глаза на танцовщицу, которая под аккомпанемент нежной мелодии, исполняемой каким-то инструментом на подобии пятиструнной лютни, скользила среди них. Руки танцовщицы беспрестанно двигались, извивались, тонкий стан, затянутый во что-то сияющее, мерно поворачивался, повинуясь едва слышному звуку квадратного плоского бубна.

Ибн Хамдис поднял на капитана миндалевидные глаза. Эти глаза плакали без слёз, взор их был тусклым, погасшим и одурманенным. У доктора Легга от жалости сжалось сердце. Он с надеждой посмотрел на Платона, который стал переводить слова капитана.

Музыка в саду неожиданно сменила ритм, и рабыня резко качнула пышными бёдрами. Все мужчины, как один, и даже «прекрасная госпожа» Молли повернули головы в сторону рабыни, которая неожиданно закрутилась на месте. Сияющие золотом чешуйки, нашитые на её одежду с помощью тонких нитей, встрепенулись, поднялись в воздух и заколыхались в ритме танца, открывая взорам едва прикрытые прозрачной кисеёй ноги.

Доктор Легг быстро опустил глаза и стал рассматривать ковёр.

– А великий математик и поэт Омар Хайям написал «Алгебру» – выдающееся сочинение, – опять произнёс капитан. – А ещё он ввёл календарь, более точный, чем наш григорианский.

Иусуф ибн Хамдис рассеянно покивал головой и потянулся за кальяном, широким жестом приглашая гостей последовать его примеру. Капитан переглянулся с Платоном, дождался его перевода и сказал опять:

– Ещё в древности арабские мореплаватели изучили побережья Персидского залива, Аравийского и Красного морей… Они составляли прекрасные лоции Восточной Африки, Западной и Восточной Индии, островов Сокотра, Ява и Цейлон.

Темп музыки нарастал, но она оставалась такой же негромкой, ненавязчивой, словно боялась помешать беседе хозяина дома и его гостей. От качающихся и сверкающих бёдер танцовщицы невозможно было оторвать глаз.

Иусуф ибн Хамдис задумчиво потянулся за сосудом с араком* и разлил напиток по чашам. Выпив свою чашу, он, не глядя, взял с низкого столика первое, что попало под руку (это оказалась розовая пастила) и отправил в рот.

Танцовщица, подойдя к хозяину совсем близко, ритмично водила бёдрами из стороны в сторону, золотые чешуйки взлетали и опадали, они завораживали, манили, звали, притягивая взоры.

– Вы, арабы, были превосходными астрономами, – сказал капитан, когда все пригубили напиток. – В период раннего Средневековья, когда у нас в Европе интерес к астрономии угас, арабский мир продолжал активно поддерживать эти знания.

Капитан пытливо вгляделся в хозяина. Ибн Хамдис поднял красивые брови с изломом, показывая тем самым, что он внимает речам гостей. На танцовщицу он не смотрел, устремив застывший, тоскующий взгляд куда-то в пространство. Музыка в саду изнывала в любовном томлении, становясь временами совсем неслышной, и от этого хотелось прислушиваться к ней снова и снова, чтобы не пропустить ни единого звука.

– А ваша средневековая арабская поэзия? – вдруг выпалил доктор Легг, словно не выдержав.

Тут он в конец смутился, но всё-таки произнёс, хоть и сковано:

– О, сколько вас, подобно мне, израненных, убитых

Девичьей шеи белизной, румянцем на ланитах.

И блеском этих глаз, больших, как у степных коров, –

Вконец измучен, из-за них погибнуть я готов.*