Мир Александра Галича. В будни и в праздники

Преобразования свершились в самом конце сороковых годов: «…с октября 1948 года Московский телецентр был остановлен на реконструкцию и переоборудование новой отечественной аппаратурой. Что это дало? Во-первых, улучшилось качество изображения. Вещание возобновилось в июне 1949 года с общесоюзным стандартом развертки 625 строк вместо прежних 420-ти, – вспоминает известный телеоператор. – Во-вторых, мы получили пять намного более совершенных камер, с высокочувствительными передающими трубками и специально разработанной оптикой. И в-третьих, у нас появилась передвижная телевизионная станция (ПТС).

Телевизор «Рекорд»

Появление ПТС означало открытие новой эпохи в телевизионном вещании. Мы смогли выйти за пределы студии. Родился принципиально новый жанр – телевизионный репортаж.

Я очень хорошо помню нашу первую внестудийную передачу – трансляцию футбольного матча со стадиона “Динамо” в 1949 году. Она произвела большое впечатление не только на телезрителей, но и на наших друзей кинохроникеров. Они тогда же сказали нам, что вот теперь мы действительно становимся для них серьезными конкурентами. До тех пор все спортивные соревнования снимали только они. По форме это были короткие сюжеты в киножурналах. Прямой телевизионный репортаж впервые позволил показать на экране матч целиком, во всех его нюансах и тонкостях».

Это важная перемена, ибо меняла принцип показа, затрагивая и принцип восприятия «картинки». Любой сюжет киножурнала обязательно начинался с титров заставки, которая представляла дальнейший зрительный ряд, и непременно сопровождался дикторским текстом. Голос был серьёзным, выдержанным, интонации − торжественно-нейтральные, если только это не политическая хроника о событиях в капиталистических странах, тогда голос звенел от гнева к власть имущим и теплился состраданием к угнетённым, но в меру, в пределах веской торжественности, слышалось в нём, что за диктором стоит огромная держава, и потому каждое сказанное им слово – много раз выверенное и веское. Голоса радиокомментаторов были иными, и звучали по-другому, спокойствия как не бывало: надежда, разочарование, отчаяние, призыв. Эти голоса были не просто узнаваемы, они были известны везде и всюду. Их знали даже те, кто футболом не интересовался. И знали фамилии радиокомментаторов. Самый-самый известный среди них – что там! – знаменитый, единственный в своём роде, Вадим Синявский. И это огромное искусство, требующее навыков, способностей, − рассказать о происходящем достаточно полно и точно, ведь картина на поле меняется с необычайной быстротой. И собственные чувства не должны мешать объективности рассказа, слушатели не крикнут: «Комментатора на мыло!», но презрение их таинственным образом проникнет сквозь репродуктор, заструившись по бесконечным проводам, доберётся до цели, и дрянной комментатор это ощутит всеми фибрами души (о них см. в главе «И после войны. Взгляд на мир от павильона “Пиво-воды”»).

Как много значит голос радиокомментатора, можно понять и по эпизодам из фильмов, не обязательно спортивных, – он звучит и в картине «Удар! Ещё удар!», и в картине «Еще раз про любовь»: герой и героиня назначают свидание у метро «Динамо», герой приходит, а на стадионе в этот момент начинается очередной матч. Голос комментатора рвётся из репродукторов на столбах, звенит в воздухе, разносится над стадионом, над павильонами станции метро, над Верхней и Нижней Масловками, надо всем Петровским парком, а если учитывать жгучий интерес к футболу в те годы, любовь к нему, граничащую со страстью, то и надо всей страной, потому что мужское население СССР от мала до велика приникло к радиоприёмникам, а особые счастливцы уселись перед телевизорами. Такого рода людское единение – явление особое, поскольку оно едино во времени, это не запись, не повтор, это происходит где-то, но сейчас, в данный момент, и эмоции кристально чисты, ведь между событием и реакцией на событие нет зазора. Тот, кто ведёт репортаж со стадиона, берёт на себя бремя – он оценивает случившееся или неслучившееся, то есть – упущенную возможность, он – это первая рефлексия, потому что находится в непосредственной близи от места действия, потому что видит и слышит больше, чем радиослушатель и телезритель, и он имеет возможность заявить о своём отношении во всеуслышание, чего лишён даже зритель, находящийся на трибуне стадиона: тот может сколько угодно выражать свои чувства, но будет ли расслышан в гвалте, гомоне, шуме трибун?

Константин Ваншенкин, старый болельщик и знаток футбола, заметил: «Радиокомментатор рассказывает нам о том, что он видит, стараясь охватить все или останавливаясь на подробностях, о которых он считает нужным поведать нам. Мы должны верить ему на слово, мы всецело в его власти. В телевидении, казалось бы, ему проще, но на деле гораздо сложней. Здесь мы имеем собственное мнение, мы видим сами, а иногда бываем наблюдательней, чем он. Хороший комментатор это понимает, плохой – нет».