Мир Александра Галича. В будни и в праздники

Здесь тоже красное словцо, но другого рода: мастер кожаного мяча и любимец нашей сборной. Наверное, советская эпоха создала этих устойчивых формул больше, чем любая иная: черное золото (нефть), белое золото (хлопок), корабль пустыни (верблюд), люди в белых халатах (врачи и, добавим, больничный персонал – тогда медики по цвету халатов не различались, может, только служитель морга носил халат из чёрного или тёмно-синего сатина). А сколько отточенных формул дал кинематограф! «Им покоряется небо», «Три тополя на Плющихе» (в рассказе Александра Борщаговского, послужившем основой для сценария, была Шаболовка, но слово очень сомнительное, и заменили), «Взрослые дети». А были ещё реплики киноперсонажей, с интонацией, с мимикой, с известной всем смысловой орбитой: «МУР есть МУР», «Если я встану, то ты ляжешь», «Я не трус, но я боюсь», «Начальство надо знать в лицо!», «А где бабуля? Я за неё», «Надо, Федя, надо», «Восток – дело тонкое».

Но, кажется, советская массовая песня тут не имеет равных, какую пластинку ни поставь, какую волну ни слови. Из радиоприёмника на две программы, из радиоточки без программ вообще, из репродуктора, укреплённого на столбе в глуши какого-нибудь парка культуры и отдыха имени неизвестно кого, раздавались песни в концертах по заявкам, в концертах без заявок.

Звучали и песни о целине, где не сегодня-завтра взойдут невиданные хлеба:

Прощай, моя сторонка,Мой дом родной, прощай.С путевкой комсомола

Я еду в дальний край.Где встретимся мы снова,Ещё не знаю сам,Пишите нам, подружки,По новым адресам!

И песни о тайге, где вот-вот поднимутся новые города, и стены домов раздвинут вековечные деревья:

Главное, ребята,

сердцем не стареть.Песню, что придумали,до конца допеть.В дальний путь собрались мы,А в этот край таежныйТолько самолетом

можно долететь.

И о юной смене, что явится на место отцов и дедов:

Орлята учатся летать,Им салютует шум прибоя,В глазах их – небо голубое…Ничем орлят не испугать, —Орлята учатся летать!..

Эти словесные формулы, словосочетания, определения входили в ежедневную речь, пропитывали её – готовыми формулами с готовым смыслом пользоваться сподручнее. Формулы эти использовали журналисты в заголовках статей, как использовали строчку из песни АГ «Спрашивайте, мальчики!», когда автор уже был в эмиграции, использовали теле– и радиокомментаторы, заодно добавляя и собственные, рождённые в озарении чувств. Тот же Николай Озеров, сочинивший, как считается, выражение (и оно стоит на словесной формуле): «Большой мастер кожаного мяча», хотя обходился чаще всего готовыми формулировками, которые аккуратно записывал в рабочие блокноты.

Мгновенная импровизация, случалось, абсурдная, также имелась в арсенале спортивного комментатора. Можно вспомнить, например, фразу Котэ Махарадзе: «Пока мяч в воздухе, коротко о составах играющих команд». Порою импровизация была неожиданной – искусство требует жертв и жертв – для самого комментатора: «Удар, гол! Х..! Штанга!». И эту словесную конструкцию настоятельно приписывают Николаю Озерову.

Язык спортсменов, вернее, и не язык, а речь, следовали общим законам: ты ударишь – я, …, выживу, я ударю – ты, …, выживи!

Тут уж ничего не попишешь. И в труде, и в спорте, и в быту, который является продолжением труда и спорта, без экспрессивных выражений и слов, являющихся крепкой связкой, даже стяжкой, в речи, никаким смыслом не наполненных, но обязательных, непременных, обойтись нельзя. Это ж как в присказке-присловье: «Мать, мать, это, мля, мать, ты, мля, не думай, мы на ём, мать, не ругаемся, мы на ём разговариваем». Ведь разве кто удивится, что заика вставляет то и дело какое-нибудь нелепое словцо: он делает так, чтобы преодолеть запинку, добавить речи инерции, плавности, поддержать удобный ритм. Это тяга к благообразию, аккуратной размеренности, что лежит в основе культуры, и чем выше область культуры, чем традиция значительней, тем более концентрирована размеренность, она становится метром, оживляется ритмом, созвучием, переходящим в рифмовку. И рождается стих. Так и в восточной поэзии редиф, слово или словосочетание, которые повторяются после рифмы, на слух европейца и простоват (за рифмой-то), и от повторения будто и сам рифмуется:

«Кипарис мой! – ты сказала, – жди меня!» – и не пришла.Я не спал всю ночь, дождался света дня – ты не пришла.Поминутно выходил я на дорогу ждать тебя,Поминутно умирал я, жизнь кляня, – ты не пришла.