Мир-Али Кашкай

От подарков мужниных ломятся покои красавицы Хабибы, но нет у нее пристрастия к диковинной европейской косметике. Сурьма, хна, восточные благовония, бирюза и янтарь от сглаза, фамильные драгоценности, множество иных мелочей украшают быт азербайджанки, у которой особая привязанность к красивым шелковым келагаи (женский головной убор). Но речь сейчас не о несомненных достоинствах Хабибы-ханум, писаной красавицы, а о том, сколько времени надо Сеид-Али, чтобы обойти свое купеческое хозяйство, присматривать за тем, чтобы не смошенничали хитрые торговцы, работающие по найму и то и дело норовящие урвать лишнюю копейку из кассы. Надо проследить за уплатой налогов, переговорить по телеграфу с партнерами в других городах, послать людей в Евлах на железную дорогу за поступившим товаром, затем написать в Стамбул или Тегеран — заказать новый.

Многое должен успеть Сеид-Али за день. И что тут обижаться на него. Не обижаться надо, а любить и ухаживать за мужем, на котором держится большой и многолюдный дом. А это не только собственные домочадцы Сеид-Али, но и семьи братьев с их женами, невестками, детьми, прислугой. Так уж заведено с незапамятных времен. Старший в семье отвечает за весь род, в котором благополучие всех и каждого покоится на общем купеческом деле. Торговля — дело богоугодное. Но времена меняются. И в последние дни Сеид-Али поговаривает о том, что есть смысл вложить капитал в нефтяное дело в Баку. Там вчерашние нукеры (слуги) давно успели стать миллионерами. Где ни купишь кусочек земли, всюду нефть бьет фонтаном. Европейские компании хлынули на Апшеронский полуостров, как мухи на мед. А чем хуже их Сеид-Али? Пусть едет в Баку, ему виднее…

Господь отбирает, но он же и дает. Бог дал им всё, чтобы иметь большую семью: молодость, силу, красоту, богатство. Над ними сияет счастливая звезда, зажженная когда-то для нее и ее Сеид-Али. И она будет светить, пока они живы: она — Хабиба, Сеид-Али, их дети, которых также будет осенять имя далекого, никогда не забываемого, величавого предка. Так угодно Всевышнему, отмечающему людей смиренных, не ведающих ни алчности, ни зависти. Потому у нее и ее детей чистые сердца, обращенные к людям и Господу Богу нашему, которому она не устает возносить молитвы, ничего не прося, кроме мира и благополучия для своей семьи и всех обездоленных. Она уверена, что Бог внемлет ее молитвам, ибо жизнь ее детей незримой нитью связана с именем покойного Мухаммед-Сеида. А это значит, Господь не оставит и Сеид-Али, и то крошечное неведомое существо, которое она носит сейчас под своим сердцем…

Синеет небо над Гянджой, ни единого облачка над головой молодой и цветущей Хабибы, укачивающей под вечными чинарами свою годовалую дочурку Рахшанде. И в глазах молодой женщины ни тени грусти. Только бездонное счастье. Ей, матери четверых детей, всего-навсего 26 лет. Она хочет подарить Сеид-Али еще сыновей.

Ничто не предвещает в далекой окраине империи каких-либо перемен существующего порядка вещей, осененного веками размеренного восточного бытия. Нашествие грузин и лезгин, когда однажды исчезли знаменитые крепостные ворота Гянджи (они по сию пору хранятся в запасниках музеев Тбилиси в качестве военного трофея и вещественного доказательства грузинской удали), подвиг Джавадхана, не пожелавшего сдать Гянджу генералу Цицианову, — все это осталось в глубине ушедшего столетия, в дастанах, распеваемых ашугами-сказителями.

Синеет небо над Гянджой, ни тени во взоре матери, склонившейся над колыбелью младенца. Ничто не может нарушить ее покой. К тому времени, когда муж вернется из долгих странствий, она родит ему пятого ребенка, который только что шевельнулся у нее под сердцем. Это будет ее четвертый сын — так подсказывает ей сердце. Мужчины — везде и всюду — желают иметь сыновей. И чем больше — тем лучше. И их можно понять: сын — защита чести и достоинства, опора в делах. Но было бы несправедливо не замечать того, что Сеид-Али, ее муж, гордится сыновьями — Мир-Джамалом, Ага-Миром, Мир-Таги — продолжателями рода, и боготворит свою Рахшанде, любит ее больше жизни…

За воротами тишина. Медленны, беззвучны воды Гянджачая. Спит крохотная Рахшанде в люльке, как и вся древняя Гянджа…

К тому времени, когда вернется Сеид-Али, надо запастись именем для нового дитя.

Она уверена — у нее будет сын…

* * *

Чутье не подвело молодую женщину. Ее пятый ребенок и в самом деле оказался мальчиком. Ошиблась Хабиба в другом, пожалуй, в главном — в том, что скоро выйдет встречать мужа.

Он не вернется более никогда в Гянджу, удачливый в делах, да и во всем остальном, предприниматель Сеид-Али.

Вместо него в дом пришла черная весть, страшнее которой не бывает.

В Одессе, где он оказался по делам, его неожиданно сразила какая-то странная болезнь. Он по житейской привычке первоначально не обращал внимания на боли, считая их преходящим недугом. Когда же пришлось-таки обратиться к врачам, было уже поздно — одесские врачи оказались бессильны перед болезнью почек.