Мир без Стругацких

При том что имя Рытхэу, вопреки своему значению, и не забыто, и не стёрто, сам он исчез с радаров, и словно по волшебству мало кто интересуется его существованием. Поклонникам творчества Рытхэу довольно его текстов. Многие его тексты стали культовыми, а места, упомянутые в его романах, обрели значительную туристическую популярность, что послужило одной из основ так называемого чукотского экономического чуда.

Кто-то уверяет, что Рытхэу давно мёртв. Другие говорят, что он уехал доживать свой век на загадочный остров Ръэвав, которому посвятил полдюжины рассказов и один роман.

Юрий Рытхэу. Песни снежного кита

Умилык: сказка о матери белых китов

– Говорят, пурга на Ръэваве – это снежный кит гневается. Бьёт хвостом по бесконечной глади Млечного Пути и высекает мелкие снежинки, которые укутывают остров.

– Во всём мире снег – явление атмосферного масштаба, и только на Чукотке – космического.

– И даже не на всей Чукотке. На Ръэваве. Чукотка – что? Cлово. Административная единица, геометрическая фигура, отчёркнутая линейкой на карте. Послушать этих картографов, им и Магадан сойдёт за Чукотку.

– Это вам какие-то дикие картографы попались, не слушайте их. Слушайте меня. А лучше расскажите, чем этот ваш Ръэвав такой особенный, что везде снег – агрегатное состояние воды, а тут – осколки вечности.

Прежде чем отвечать, Умилык оглядел комнату – с некоторой даже нежностью. Всё здесь было ладно и выверено, так что не стыдно было теперь принимать гостей.

А компания подобралась на редкость странная.

Молодая женщина со светлыми, почти белыми волосами и мёртвыми глазами. Такие глаза бывают, когда заканчиваются последние слёзы. Даже сквозь несколько слоёв одежды Умилык ясно видел, что женщина носит ребёнка. У беременной женщины меняется повадка: теперь ей надо беречь не только себя. И пусть вместе с последними слезами исчезает вкус к жизни – остаётся материнский инстинкт.

Высокий лысый человек в очках с толстыми линзами был похож на профессора и выговаривал русские слова подчёркнуто правильно, но Умилык знал уже, что человек этот – поляк и что никакой он не профессор, а, кажется, вовсе музыкант. Второй мужчина так спешил вернуться на материк, что из Кытооркэна перебрался на Ръэвав, но вместо запланированного вертолёта получил пургу; лицо в оспинах, вечная ухмылка, неопрятные волосы – корреспондент из самой Москвы. Именно с ним Умилык вёл беседу.

Но больше всего изумляло Умилыка присутствие здесь старухи, что сидела на корточках неподалёку от выхода, – с таким видом, будто встанет и уйдёт, едва закончится буря. Это была Навэтын, и ей было сто, а то и двести зим. Так Умилыку говорили те, кто родился и вырос на Ръэваве. Сам Умилык тоже был «стажистом» – слово из лексикона райисполкомовских людей, что изредка добирались и на Ръэвав. Он провёл на острове почти тридцать лет. И когда Умилык появился здесь, Навэтын уже была стара, как сам остров.

Её яранга стояла наособицу, и Умилык иногда думал, что когда Навэтын умрёт, узнают об этом не сразу. Навэтын умирать не спешила. Наоборот: поражала крепким рассудком и ясным чувством времени. Она всегда заранее знала о благополучной охоте, и, когда вельботы возвращались с жирной добычей, Навэтын ждала на берегу со своим пекулем. Ловкостью она не уступала лучшим работницам разделочной бригады, ей всегда были рады.

Тем удивительнее, что на этот раз Навэтын оказалась в посёлке так невовремя, за час до начала первой ноябрьской пурги.

Посёлок – громкое слово. На Ръэваве не было ни своего райисполкома, ни даже клуба. Центром жизни оставалась метеостанция, где и собралась сейчас в ожидании лётной погоды эта компания.

Умилык вздохнул. Обеспечить заезжим гостям местный колорит – задача, не вписанная в должностную инструкцию, но не менее важная, чем, например, аккуратное ведение метеорологического журнала.

– Когда-то наравне с луоравэтлен жили на севере и другие племена: люди-моржи, люди-лахтаки и даже люди-киты. Мужчины из этих племён брали в жёны человеческих женщин, и так продолжался их разумный род. Однажды в эти края приплыла великая китица – мать белых китов – и взяла в мужья охотника луоравэтлен. Всё, чего хотела китица, – проучить своего первого мужа, своевольного снежного кита, что плавает по Млечному Пути и чьи песни люди слышат на границе между реальностью и сном.

Но дети, которых китица родила охотнику-луоравэтлен, были так же ей дороги, как белые киты. Дети выросли и взмолились: мать, мы не можем уплыть с тобой в океан, но и здесь нам места нет, все лучшие земли заняты другими людьми, как нам быть? Послушала китица своих детей, вздохнула и сама стала островом – чтобы у детей её была собственная земля. И остров этот получил имя Ръэвав. Только один наказ оставила она своим детям, и слова эти передают из поколения в поколение: белые киты – братья, а братьев не убивают. Говорят, иногда сама китица выходит к жителям острова в человеческом обличии – посмотреть, как дела у её детей.