Мир короля Карла I. Накануне Великого мятежа: Англия погружается в смуту. 1637–1641

Однако Долгий парламент (как его стали называть) подверг уничтожающей критике основы суверенитета. Это не было сделано в духе помпезных политических заявлений, это было сделано в прямой деловой манере, присущей Пиму, конкретно по пунктам. Заявляя о своем праве проводить расследования в такой области, как сбор «корабельных денег» и налог на содержание рекрутов, палата общин тем самым молчаливо намекала, что все административные чиновники королевства были подотчетны не королю, а парламенту. Это говорило о праве парламента знать, что происходило на закрытых советах короля, и о праве спрашивать с королевских советников. Если мелкие королевские чиновники должны были отвечать перед парламентом, то почему нельзя было это сделать в отношении министров? И даже короля? Обвиняя судей, парламент говорил, что он один может решать, что есть закон, что парламент, а не король – источник правосудия. Из этого следовало, что прерогативные суды должны прекратить свое существование. Если сам король не является источником правосудия, ни один суд не может функционировать только от имени его власти. Высокий суд парламента оставался, он мог преследовать людей в судебном порядке, он являлся олицетворением королевского правосудия. Король в рамках парламента был источником закона, но не король сам по себе.

Два столпа, поддерживавшие монархию, оставались – государственные доходы и армия. В конце года палата общин, рассматривая злоупотребления в области монополий, налогообложения фермеров и другие нарушения, попросила допросить чиновников, собиравших налоги, и проверить их бухгалтерские книги. Король удовлетворил просьбу палаты, и снова из-за боязни быть заподозренным в том, что он что-то скрывает и что могло бы привести к серьезным последствиям. Результатом проверки было распоряжение палаты общин, появившееся вскоре после Рождества, что таможенные чиновники не должны больше платить деньги в королевскую казну, а лишь выделять необходимые денежные суммы на ежедневные расходы королевского двора. В ответ на это беспрецедентное наглое заявление король был вынужден промолчать и подчиниться. Денежные выплаты шотландцам должны были произойти после заключения договора; предстояло еще выплатить остатки денег английской армии. Теперь все решения об этом проходили через парламент. Парламент, а не король получал теперь кредит от лондонских банкиров.

Вопрос об армии оставался нерешенным. Новобранцы из разных мест были распущены по домам, но кавалерия и те отряды пехоты, которые были набраны сторонниками короля, не были демобилизованы. Когда шесть северных графств все еще были оккупированы шотландскими войсками, а мирный договор еще не был подписан, было вполне предусмотрительным продолжать содержать какую-то часть английской армии, хотя всех офицеров-католиков, и среди них доблестного Джона Смита, попросили подать в отставку. В связи с обвинением Страффорда пост главнокомандующего оставался вакантным, и король назначил вместо него графа Эссекского, которому доверял парламент и любили солдаты и который не был враждебен королю.

Парламент под руководством Пима навел порядок во всех делах, за исключением контроля над армией и ее будущего. Король все еще обладал правом роспуска парламента по своей воле и не был обязан созывать его, он делал это, когда хотел. Чтобы ограничить его в этом последнем праве, юристы парламента раскопали старый, так и не принятый Билль времен короля Эдуарда III о ежегодном созыве парламента. В осовремененной форме этот документ был обсужден в палате общин в конце декабря. Два месяца продолжалась конституционная революция в каждой важной области управления, но король так и не предпринял никаких контрмер. Палата общин настолько усилилась во всех отношениях, что было сложно заставить ее отступить с тех позиций, которые она отвоевала.

В подобных обстоятельствах при королевском дворе должна была бы господствовать мрачная атмосфера, но в декабре венецианский посланник с некоторым недоумением сообщал, что король и его друзья находятся в бодром настроении. Смерть дочери, четырехлетней принцессы Анны, в начале декабря королева, вероятно, переживала острее, чем король; ее здоровье было быстро подорвано чувством тревоги и нервным напряжением, и во время этих тяжелых месяцев она потеряла вес и сон, находилась на грани истерии и начинала рыдать по самым пустяковым поводам. Физическое и эмоциональное состояние короля было совершенно иным. Он был спокоен, а здоровье – великолепным. Распорядок его личной жизни сохранялся неизменным, он регулярно молился, и его поддерживало неизменное убеждение, что Бог может наказать его за какие-то проступки, но не оставит без защиты своего праведного короля. Он не сомневался, что в итоге одержит победу над своими врагами.