Мир короля Карла I. Накануне Великого мятежа: Англия погружается в смуту. 1637–1641

После бегства секретаря Уиндебэнка, которого король, по сути, отказался открыто поддержать, он уже не имел своего влиятельного представителя в палате общин. Указ, что ни один монополист не может получить место в палате, делал исключение для нескольких возможных представителей короля. Когда 7 декабря палата общин приняла решение, что «корабельные деньги» являются незаконным налогом, стало очевидным, что любые члены палаты, которые необдуманно поддерживают короля, могут быть исключены из ее состава или их деятельность может быть приостановлена на том основании, что, тем или иным образом, они были причастны к сбору «корабельных денег». Основными правонарушителями при взыскании этого налога были королевские судьи, и лорд Фолкленд самым решительным образом направил теперь огонь батарей палаты общин против судейских работников и самого лорда – хранителя печати. Наибольшую ответственность, по заявлению лорда, нес Финч. После столь сурового обвинения вопрос о начале судебного преследования лорда – хранителя печати был только вопросом времени.

Официальное обвинение Финча было отложено на несколько дней вследствие появления новой проблемы. 11 декабря член парламента Генри Вейн подал петицию о корнях и ветвях, под которой стояло 15 тысяч подписей лондонцев и которая требовала отмены безбожного института епископов «целиком и полностью». Эта петиция, принимая во внимание царивший в Лондоне неистовый дух пуританства, была, по мнению Пима, явно не ко времени, потому что она могла разделить палату на два лагеря. Пиму удалось передать ее в Комитет по религиозным вопросам. Он никак не ответил лондонцам на их запрос, но добился, что перенаправил их возмущение на каноны Лода и на него самого. Главными ораторами были сэр Уолтер Стрикленд и сэр Эдуард Деринг. Деринг уже произнес несколько хлестких фраз во время прений, заявив, что если Лод и не собирался стать папой римским, то уж точно патриархом Ламбетским. Он посетовал, что дозволяются зловредные папистские книжонки, а здравое учение церкви подпадает под запрещение одним росчерком пера. Далее в своей впечатляющей речи раскритиковал каноны Лода, принятые епископатом весной. Отсюда был всего один шаг к обвинению Лода и его главного помощника Мэтью Рена, имевшего место 18 декабря. Рену было позволено остаться на свободе под залог в 10 тысяч фунтов, но Лод, в отношении которого, как главного поджигателя прошедшей войны, шотландские представители требовали вынесения справедливого приговора, должен был быть немедленно заключен под стражу в доме парламентского пристава, который попросил отпустить Лода в его резиденцию в Ламбете, чтобы тот мог взять с собой самое необходимое и некоторые книги. Ему дали на это разрешение, проявив милость к сломленному старому человеку. Лод провел в Ламбете короткий день за просмотром своих бумаг, и ему было позволено в последний раз отслужить вечерню в присутствии своих домочадцев в домовой часовне. Это была пятница, 18 декабря, за неделю до Рождества, и он почерпнул глубокое утешение от главы 5-й Книги пророка Исайи и от псалмов, полагавшихся на тот день.

«Возвышают реки, Господи, возвышают реки голос свой… Блажен человек, которого вразумляешь Ты, Господи. Чтобы дать ему покой в бедственные дни, доколе нечестивому выроется яма. Толпой устремляются они на душу праведника и осуждают кровь неповинную.

Но Господь – защита моя.»

Лод обратился с просьбой покинуть Ламбет после наступления темноты, чтобы «избежать встречи с любопытствующей толпой». Но, когда спускался к реке к лодке, его ожидал приятный сюрприз. Позднее он так вспоминал об этом: «Сотни моих бедных соседей стояли там, и молились о моем спасении. За что я благодарен Господу и благословляю этих людей».