Мир Маньяка

– Ну… Где маньяки ходят – скорее всего подсказать не могу, хотя бы потому, что ходят они, наверное, везде, а вот в парк вы правильно идёте, метров через пятьсот начнутся деревья, – ответил Ву несколько уклончиво.

– Вот спасибо, вот спасибо… – и прохожий заковылял в указанном направлении.

А Ву бодрым шагом свернул за угол дома, прохожий ему не понравился, и он решил на всякий случай ещё немного прогуляться…

Так он лицом к лицу встретился со своим обожателем – правда, не в сфере искусства – Кириллом Мальковым.

Глава 36. Гаррота для чиновника

Днепропетровская улица напоминала дачный посёлок в черте Москвы. Её полумесяц – а она была именно такой формы – упирался в громадный лесной массив, да и сама она утопала в зелени. В которой шум оживлённых улиц запутывался, да так и оставался там, не достигая ушей прохожих.

Редкая машина доезжала до середины Днепропетровской[69] – большинство останавливалось в её начале.

Основательно покружив, Ву подошёл к дому номер двадцать три. За короткий срок ему удалось многое узнать о второй, непубличной жизни Иван Васильевича.

«Теперь – ждать…», – подумал режиссёр.

Ждать так же, как и водителю чёрного «Мерседеса», который стоял поодаль, как видно, для того, чтобы не так явно был понятен подъезд, в который приехал шеф.

Парадным, право, его просто было невозможно назвать из-за весьма непритязательного вида. И дело было не только в отсутствии калош у местных жителей[70]. Разруха царила в нём. Использовали его очень часто не по назначению. Оно и понятно – общественных туалетов поблизости не было.

Подъезжать к дорожке, которая вела к подъезду, водителю строго запрещалось. Это был тот случай, когда шеф сам, пешком подходил к машине.

Ожидание у подъезда было опасно и «Мерседесу», и Ву, опасность эта одинаково грозила неприятностями, правда – каждому своими. В частности: Ву тем, что чужой мог вызвать подозрения. В голове режиссёра возникла картина: «Чужой из фильма Ридли Скотта[71] старается, стоя у подъезда, не вызывать ни у кого подозрения…», – от неё он тихо рассмеялся.

– Телефон. Могу ведь позвонить… – снова стал тихо размышлять вслух режиссёр. – И что сказать? А ещё я перестану слышать, что там происходит в машине, а вернее – в коробке, где плетётся моё алиби. Конечно, я смогу потом прослушать всё на диктофоне. Но лишусь возможности управлять своим алиби онлайн. Но другого выхода, как видно, нет. Следующий раз возьму четыре телефона. Следующий раз? Ладно. Это обсудим потом… – и он набрал номер телефона Иван Васильевича:

– Срочно из квартиры, за тобой сейчас придут! – голос Ву изменил до неузнаваемости.

Но если чиновника пишут, то анализ определит хозяина голоса. Но его надо ещё найти!

– Кто это?

– Сорвёшь нам договор, дети не уедут, и тогда то, что тебя спалили с малолетней любовницей будет самой меньшей из твоих бед. К машине подойди пешком, она в тени стоит, водителя не пугай, всё делай спокойно, но быстро – у тебя остались секунды.

– Но откуда Вы всё…

Ву зашипел:

– Ты – почти уже труп. Вперёд! – самое интересное, что исходя из последующих событий, он говорил правду.

Дверь подъезда распахнулась, и в ней показался Иван Васильевич – потный, какой-то сальный и сильно растрёпанный после любовных утех. С круглыми большими глазами, полными непонимания всего происходящего и небрежно, как видно, в спешке одетый.

Он испуганно озирался по сторонам. Делать всё спокойно, как велели ему по телефону, у него явно не получалось. Тем более ему предстояло самое страшное – пройти от подъезда до машины, где его вполне могли ожидать люди со страшными…

Фотоаппаратами!

Которые поймали бы его на месте преступления. Ведь его походы к несовершеннолетней Оксане были уголовным преступлением. Он знал это, но перестать ходить к ней не мог. Желания заглядывать к ней было сильнее его. Он считал, что это самое…

Но продолжить свою мысль он не успел – от куста дикой сирени отделилась тень и тут же стала тенью чиновника. Тень взмахнула руками: правая – возле его левого плеча, левая – возле правого, а затем руки сошлись, поменявшись местами и что-то затягивая.

Это «что-то» было гарротой[72]. Но гарротой, накинутой непривычным способом – с перехлёстом.

Иван Васильевич так ничего и не понял. Расслабленный после своих вечерних игр с «прелестным ребёнком» – так он называл эту школьницу, которую получил как-то в подарок сверх оплаты деньгами – он почти не сопротивлялся.

– Почему… – было последнее, что он сказал.

Вера в то, что существует особый клан неприкасаемых, которые живут бесконечно долго, и он в него тоже входит, растворилась с последним его вздохом.

Ву быстро усадил обмякшее тело на лавочку – устал человек, сел отдохнуть…