Мир на Востоке

— С тех пор вся ваша деятельность была подчинена одной цели — расколу Германии, в котором вы видели средство затормозить общественный прогресс в стране. Именно вам принадлежат печальные лавры основателя того сепаратного государственного образования, что именуется Федеративной республикой. Да-да, это вы вновь заверяли 21 августа 1945 года комиссара французской зоны Франсуа Понсе, цитирую: «Не забывайте, что я единственный германский канцлер, предпочитающий единству собственного отечества единство Европы». Спустя два месяца, скрепив своею подписью Парижский договор, вы сделали окончательный раскол Германии свершившимся фактом. Тем самым вы отдали Западную Германию на откуп НАТО, этому агрессивному военному пакту, где заправляют американцы…

Аденауэр заметно занервничал, да и горлопаны на той стороне площади поутихли. Лишь изредка, в паузах, которые делал Ахим, раздавались отдельные, и то довольно робкие, выкрики.

— Разумеется, у вас были единомышленники, господин Аденауэр! Но кто они? Вы сами являетесь членом совета наблюдателей «Немецкого банка» и еще двух десятков крупных концернов. Родственники вашей бывшей жены, урожденной Цинсер, тоже те еще финансовые воротилы. Назвать вам их? Пожалуйста! Джон Шерман Цинсер, директор расположенной на Уолл-стрит «И. П. Морган, и компани» и «Цинсер кемикал компани», Льюис Дуглас, вице-президент крупнейшего химического концерна «Америкен цианид компани», и, наконец, Джон Маклой, главный акционер компании «Жиллет», в недавнем прошлом не кто иной, как комиссар американской зоны оккупации. Вы и детей своих, и племянников даже пристроили на тепленькие местечки в штаб-квартиры крупных монополий…

Гробовая тишина воцарилась над площадью. Звучал только голос Ахима. Эрих же про себя восхищался той оперативностью, с какой его товарищ подготовил свою речь. Но потом вспомнил, что уже читал примерно то же самое в «Вархайт» и «Факеле». Ну-ка, врежь еще этому кровососу, подумал он. Пусть весь Берлин слышит!

— Так что нам доподлинно известно, в чьих интересах вы проводите свою политику. Она подчинена интересам вовсе не немецкого народа, а немецкого империализма, уже дважды ввергшего мир в пучину ужасных войн. Неужели нужны еще какие-то примеры, характеризующие вашу личность?

Ахим умолк. Молчала и толпа на той стороне Потсдамской площади, должно быть ожидая от канцлера опровержения этих обвинений. Но сказать тому было нечего. Тишина стала гнетущей. Эрих отчетливо видел, как затряслись его старческие щеки. Чтобы как-то разрядить обстановку, Аденауэр подошел к стене, потрогал кладку, раздавил пальцами несколько капель еще не высохшего раствора и тихо произнес:

— Какой позор, какой неслыханный позор!..

Повернувшись, он пошел к своей свите, сел в черный лимузин и отбыл.

На следующий день, 23 августа — Эрих точно запомнил эту дату, ибо такое остается в памяти на всю жизнь, — в районе Кёпеникерштрассе произошел опасный инцидент: с западноберлинской стороны на стену устремился на полном ходу американский танк…

За неделю до этого, совершив провокационный марш по транзитным автострадам, в Западный Берлин прибыл пользовавшийся дурной славой 18-й пехотный полк американцев и, едва расквартировавшись, немедленно начал столь же провокационные маневры напротив Восточного вокзала, на другом берегу Шпрее. А дурную славу этот полк снискал себе тем, что еще в Мангейме терроризировал население хулиганскими выходками, пьяными дебошами в ресторанах, нападениями на таксистов и изнасилованиями. Об этом писали в свое время даже шпрингеровские газеты, теперь, конечно же, называвшие американских вояк ангелами-хранителями, защитниками свободы и демократии — в западном, естественно, понимании этих слов.

Эрих узнал о военных игрищах американцев еще в казарме, из рассказов сменившихся с дежурства товарищей. По их словам, «наши в долгу не остались»: к Кёпеникерштрассе были подтянуты танки и зенитки, находившиеся в третьем эшелоне. Стало известно, что советские войска также приведены в состояние повышенной боевой готовности.

С конца недели американцы по нескольку раз на дню подходили вплотную к границе, ухмыляясь, целились из автоматов в часовых, выкатывали пушки и наводили на стену. Естественно, возле американцев вились репортеры и фотографы из «Бильд», стремившиеся запечатлеть «джи-ай» в воинственных позах и тем самым убедить читателей, что великодушно «одолженные» американским правительством солдаты западноберлинцев в обиду не дадут. В восточной же части Берлина делали свой вывод: от американцев всего можно ожидать.

Эрих был откомандирован к мосту Шиллингбрюкке, где, получив под свое начало батальон рабочих дружинников, должен был охранять наиболее уязвимый участок границы, пока огороженный лишь колючей проволокой и бетонными столбиками. Данный ему приказ гласил: сохранять хладнокровие, не поддаваться на провокации. Несмотря на агрессивные устремления регулярных частей американской армии, правительство республики твердо придерживалось своего решения оборонять границу в Берлине в первую очередь силами рабочих.